Избранные произведения писателей Дальнего Востока

С Цэрэндулам впервые говорили так прямо о самом для нее сокровенном. Она была смущена и ничего не могла ответить. Такая бесцеремонность казалась ей оскорбительной. Данзан же не унимался:

— А я и не знал, что ты стала взрослой. Давно ли бегала по аилу с другими ребятишками, а теперь посмотрите на нее — готовится стать матерью.

Цэрэндулам помрачнела. Не поднимая глаз, сидела она перед печкой и бесцельно помешивала золу, лишь бы не встретиться с его пронзительным взглядом.

— Вообще-то женщины быстро старятся. Быстрее мужчин. Посмотри-ка на меня, разве я старый? — засмеялся Данзан. — Ну ладно, шутки в сторону. Мы должны послать в аймак сорок повозок. Вы тоже должны внести свою лепту. Зная ваше положение, я прежде освобождал вас от этой повинности. А сейчас не могу. Людям это не нравится.

— Но у нас всего одна лошадь, — возразила Цэрэндулам.

— Знаю, поэтому и требую с вас всего самую малость. Но в этот раз лошадь вам все-таки придется послать.

— Трудно нам остаться без лошади.

— Ну ладно, не горюйте. Что-нибудь придумаем. — Он поднялся с места и, закинув за плечо сумку, с которой никогда не расставался, направился к выходу. Неожиданно он остановился. Провел рукой по спине девушки.

— Ладно, вдвоем с тобой мы что-нибудь придумаем... От его прикосновения внутри у Цэрэндулам словно погас огонек.

Она знала этого хитрого и льстивого человека с детства. Лицемерный и переменчивый — таков был Данзан. Его маленькие бегающие глазки так и шныряли вокруг. Никогда Данзан на входил первым в двери, всегда пропускал других впереди себя. Часто он смеялся над тем, что вовсе не было смешным. Он мог и зло подшутить над человеком, и напустить на себя высокомерие...

Цэрэндулам родила сына в самый разгар весны. Голосок у малыша оказался звонкий, тельце хорошего сложения, кожа белая.

...Минул месяц, как она отправила Цаганху письмо, написанное собственной рукой. Цэрэндулам с нетерпением ожидала ответа. Вот обрадуется Цаганху, узнав, что у них родился сын и что она научилась писать! И сейчас еще перед глазами у нее стоял голубенький конверт, на котором она старательно вывела: «Солдату Юмжирийн Цаганху, Баинтумэнь, воинская часть номер...»

Самым важным в ее письме был вопрос: какое имя дать сыну. Она и прежде была уверена, что у нее родится сын, — уж очень он энергично толкал ее под самое сердце...

Опытные женщины советовали ей накануне родов не отлучаться далеко от дома. Но Цэрэндулам не могла усидеть на месте. Несмотря на запреты матери и сестры, она продолжала гонять коров и телят на водопой. Каждый раз обещала, что впредь это не повторится. Вот и в тот день, когда родился ее первенец, она, как обычно, пригнала коров, а потом, сказав, что хочет немного подышать свежим воздухом, села на лошадь и уехала в степь. Не успела она вернуться домой, как начались схватки. Молодая женщина рожала в жестоких муках. Был даже момент, когда она потеряла сознание, и это вызвало большой переполох среди находившихся поблизости женщин. Но все обошлось благополучно. И когда к Цэрэндулам вернулось сознание, она увидела крошечное красное личико сына.

Для Цэрэндулам началась новая жизнь. Словно желая вознаградить мать за все страдания, которые он причинил ей при рождении, ребенок вел себя очень спокойно: ел да спал. Она с удовольствием показывала новорожденного соседским женщинам и девушкам. Люди говорили, что в будущем сын принесет счастье своим родителям. Но не обошлось и без слов, слышать которые было горько. Говорили, что, мол, дочь старой Пагмы не пара сыну Юмжира, что невестка в хозяйстве Юмжира станет просто батрачкой.

Накануне отъезда на летник пришло от Цаганху письмо. О том, как назвать сына, писал Цаганху, он думал несколько дней и даже с друзьями советовался. Получалось, что нет лучше имени для сына, чем Борху. Кроме того, он сообщал, что просил родителей позаботиться о ней и ребенке.

Цэрэндулам, читая письмо, смеялась и плакала. И слезы падали на круглое личико малыша, который теперь уже имел и свое имя — Борху.

В жаркий июльский день 1939 года Цэрэндулам обрабатывала бычью шкуру, а старая Пагма, разостлав в тени юрты войлочный коврик, играла с внуком. Глаза у малыша были как у матери, а грудь — в отца, квадратная. Пагма дала ему поиграть свои четки — вещь, которую никогда прежде из своих рук не выпускала. Но то ведь было прежде... Теперь же в юрте старой женщины поселилась неиссякаемая радость. И причиной ее было появление на свет Борху. Она нянчила внука и думала о том, что нет той меры, которой женщина могла бы измерить свое счастье. Вот в свое время она рожала детей, многие из них умерли, и она каждый раз тяжело переживала утрату. А теперь опять появился ребенок, который в ней нуждается, и это приносит ей счастье.

Все вокруг дышало покоем и миром. Ласточки высиживали в гнездах птенцов. В лощинах, поросших седой полынью, и на берегах озер паслись табуны. Однако мир и покой были обманчивы. Далекие раскаты войны доносились и в эти края. Особенно тревожно было в семьях, которые проводили в армию своих близких. Можно ли было оставаться спокойным, когда все знали, что на Халхин-Голе шли жестокие сражения. Фронт был далеко от этих мест, но веяние его ощущалось и здесь. По мобилизации забирали лошадей и подводы. Приходилось больше работать...

Кончив дубить кожу, Цэрэндулам снова намотала ее на кожемялку. Сколько раз, вращая тяжелое колесо, она думала, что вся ее жизнь движется по такому же замкнутому кругу! И вот теперь это движение изменилось. Изменилась и она — выровнялась, пополнела. Высокой груди было тесно в стареньком выцветшем дэле. Походка ее сделалась упругой и плавной. Умно и спокойно смотрели прежде такие озорные глаза. Она превратилась во взрослую женщину.

Но забот и тревог у нее значительно прибавилось. Глядя на сына, прыгающего на коленях у бабушки, она думала о любимом, ушедшем на фронт.

Однажды, оторвавшись от работы, Цэрэндулам подняла голову и увидела направлявшуюся к ним небольшую четырехколесную телегу, запряженную белой лошадью. На телеге сидели двое, и она тотчас же узнала седоков. Это были Юмжир-бавай [73] Бавай — вежливое обращение к мужчине. и Дулам-авгай.

— Это же родители Цаганху! — воскликнула Цэрэндулам.

Пагма всполошилась:

— Ступай, доченька, в юрту, переоденься и выходи навстречу гостям. А я чай приготовлю. — Подхватив ребенка, она поспешила в юрту.

Первым побуждением Цэрэндулам было последовать совету матери, но в ней вдруг заговорило упрямство — не станет она переодеваться. Пусть родители Цаганху видят, что сын их выбрал бедную девушку. И она ограничилась тем, что стряхнула с дэла клочки шерсти и сунула ноги в старые гутулы [74] Гутулы — высокие сапоги на войлочной подошве. .