Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Повязав пестрый платок, она вышла встречать гостей. Приветливо поздоровалась со стариками, привязала их лошадь. Юмжир молодцевато соскочил с телеги. Но когда ноги его коснулись земли, он по-стариковски поморщился. В телеге лежала связанная овца.

— Это вам подарок от нашего сына, — сказала супруга Юмжира. — Мы просим принять его.

Подхватив узел, Дулам направилась вслед за мужем прямо в юрту.

— Много приходится кож выделывать? — спросила она у молодой женщины. — У меня для тебя тоже работа найдется...

Между тем Юмжир достал из-за пазухи хадак, положил его перед бурханами и вознес молитву. Поинтересовавшись здоровьем Пагмы, гости сказали, что хотели повидать сына своего сына — они не называли его своим внуком, — но, занятые работой, все не могли выкроить времени. Дулам развязала узел, достала отрез пестрой ткани и, положив сверху горсть кускового сахара, поднесла Пагме.

— Примите наше скромное подношение.

Немногословная от природы, старая Пагма смутилась.

Не зная, что сказать, она вдруг объявила:

— Не надо мне, зачем все это?..

Пока мать с дочерью накрывали на стол, проснулся Борху. Он потянулся и зевнул, совсем как взрослый. Вообще это был очень спокойный ребенок. Он словно понимал, что родился в бедном аиле и привлекать к себе излишнее внимание ни к чему.

— А ну, дайте мне подержать этого серьезного человека! — сказал Юмжир.

Цэрэндулам взяла ребенка и положила его старику на колени. Борху нисколько не испугался — ему было все равно, на чьих коленях лежать. От неловкого прикосновения больших шершавых рук ему, видно, стало щекотно, и он засмеялся.

— Смотрите, радуется! Узнал, поди, родственников. А как на отца похож! Цаганху в его возрасте тоже был таким же упитанным. Говорят, сын и должен быть в отца, а дочь — в мать

— Невестку одарим позднее. Кто знал про такое дело, — строго продолжал старик. — Нынче дети женятся — у родителей не спрашивают. Старики для детей теперь ничего не значат. Это в прежние времена с ними во всем советовались, устраивали сперва сговор, осведомлялись о происхождении жениха и невесты, все, вплоть до родинки на теле, в расчет бралось.

А теперь вот у наших молодых уже и ребенок появился! Вырастет, ничего! Только вернется ли его отец живым? Неизвестно. Вы, Пагма-гуай, хорошенько помолитесь за нашего сына. Вернется он живым, и вашей дочери хорошо будет...

Когда родители Цаганху уезжали, Цэрэндулам почувствовала разочарование. Принимаясь вновь за кожемялку, она услышала, как заблеяла привезенная в подарок овца. «Пощадили тебя в честь рождения внука, не зарезали», — подумала она и отвязала овцу.

Осенью возвращаются в теплые края перелетные птицы. После тревожного военного лета наступила не менее тревожная осень. С нетерпением ожидали люди возвращения своих близких с фронта. Только увидев их собственными глазами, убедятся они, что живы их сыновья, мужья и братья.

В окрестностях Хялганатын прошел слух, что все парни, ушедшие оттуда в армию, живы и невредимы. Вот было радости в доме Юмжира! Но после этого минул уже месяц, а от Цаганху не получили ни одного письма. И вот кто-то сообщил, что Цаганху тяжело ранен и находится в госпитале. Юмжир съездил в сомонный центр, но ничего толком не узнал. Тогда он поспешил к Цэрэндулам, но и той ничего не было известно.

Весть о ранении Цаганху ошеломила молодую женщину. А что, если случится самое худшее... Нет, не страх за себя мучил ее, и не за ребенка — его она вырастит и одна. Больше всего на свете она боялась потерять любовь. Прижав к груди сына, она часами думала о своем любимом. Случалось, что по нескольку дней она не выходила из юрты. Мать и сестра пытались ее успокоить, но все было напрасно.

Однажды зять Цэрэндулам где-то услышал, что на побывку приехал Жамбал — один из тех, с кем служил Цаганху. Узнав об этом, Цэрэндулам спешно оседлала коня. Стояла поздняя осень, день был пасмурный, шел мокрый снег. В поисках места для посадки кружили в небе лебеди, и крики их, похожие на людские стоны, разносились далеко вокруг.

Возле юрты Жамбала Цэрэндулам поискала глазами у коновязи лошадь Юмжира. Не найдя ее, она с опаской вошла в юрту. Там было много людей — каждый хотел послушать, что расскажет человек, побывавший на войне. Сам Жамбал сидел на ярком пестром ковре, нарядный — в синем шелковом дэле, с орденами и медалями на груди, в новеньких хромовых сапогах. Цэрэндулам поздоровалась со всеми и уселась возле печки среди девушек. От ее внимания не укрылось, что ее появление вызвало заминку в разговоре. Жамбал сделал большой глоток из чашки, и это словно придало ему решимости:

— Как поживает тетушка Пагма? А твой сын, верно, совсем большой стал? О его рождении мы там узнали еще весной.

— А как Цаганху? — спросила Цэрэндулам, с ужасом отметив про себя, что руки у жены Жамбала, протягивающие ей пиалу с чаем, дрожат.

Жамбал опять взял со столика чашку и сделал еще один большой глоток.

— Накануне окончания войны Цаганху был ранен... его отправили в госпиталь... Врачи говорят — выживет... — с запинкой сказал он.

Цэрэндулам так и замерла, не донеся до губ пиалу с чаем.

— Я хорошо помню то утро, — продолжал Жамбал, — когда Цаганху сообщил нам, что у него родился сын. Помню, как он и все мы вместе с ним радовались. Все вместе мы выбирали имя вашему сыну. Мы назвали его Борху. И ваша радость была нашей радостью. Но что поделаешь, война есть война. Не все возвращаются с нее. Мужайся, Цэрэндулам. Твое горе есть и наше горе. Мы во всем будем помогать тебе.

Все женщины в юрте заплакали. Цэрэндулам молча поднялась, поставила чашку и вышла из юрты. Она машинально отвязала коня и, только когда аил остался далеко позади, дала волю своему горю. Ее горький плач слился со звуком стонущих птиц. Он несся над покрытыми желтыми осенними цветами горами, над степью. «Цаганху, Цаганху!» — кричало ее сердце, все ее существо.

Если у дерева, выдернутого из земли жестокой бурей, остается в земле хотя бы один-единственный корень, хотя бы одна живая веточка, можно быть уверенным, что наступит день, когда это дерево снова оживет. Так и человек. Проходит время, и даже самая глубокая рана заживает. Но чтобы рана зарубцевалась и зажила, человеку тоже необходим хотя бы один корень, связывающий его с жизнью. У Цэрэндулам оставался сын. Безгранично горе матери осиротевшего ребенка, но для нее еще не все потеряно. Сын приносил Цэрэндулам радость, он стал для нее тем звеном, которое прочно связывало ее с жизнью. Сияющей дневной звездой в солнечном небе пронеслась ее любовь, и, как ни тяжело было свыкнуться с мыслью, что Цаганху больше нет на свете, Цэрэндулам постепенно приходила в себя — надо было думать о сыне, заботиться о доме, о себе.