Василий Аксенов - Негатив положительного героя

Так продолжалось почти четверть часа. Лев Обнаг весь взмок от дурных предчувствий.

«В чем дело, Дерек? – шептал он под локоть вождю. – Смотри, аборигены собираются. Как бы нам не оскандалиться при публике. Давай сваливать!»

Прабхавишну наконец встряхнулся, ладонями стер с лица свое чудовищное отчуждение и вперил просветлевший взор в бронзовое лицо усатого кавалериста.

«Я узнал тебя, Чапаев! – возгласил он, и вся его паства, не исключая и Обнага, замерла в ожидании потрясающих откровений. – Я предчувствовал твое появление! Тебе удалось обмануть меня, представ в виде Корабля Мира, но теперь ты открыл свою подлинную суть, Чапаев, в этой восьмифигурной группе, полной ненависти и жажды крови. О, братья, мы видим воплощение демона Вритри, демона Мадху и демона Мура! Ты разоблачен, Чапаев! Мы принимаем твой вызов, Чапаев! И сейчас, на закате, в Самаре, сбросившей шкуру Куйбышева, мы клянемся, что уйдем от тебя еще до рассвета! Хари-Криш-на! Хари-Рама!»

Разом забили все гонги, и зазвенели все бубны. Все двадцать восемь демоноборческих бхагаватов затряслись в танце, славящем Покровителя Всего Сущего. К ним присоединилась местная группа единомышленников в фурацилиновых тогах и жилетах техники безопасности, в основном бывшие ученики ПТУ им. Фурманова. Они-то простодушно предполагали, что весь этот экстаз вызван восторгом перед шедевром революционного искусства. Толпа направилась обратно к пристани.

До наступления темноты бхагаваты предавались на палубе медитации, а потом поели гречневой каши с бразильским орехом и разошлись по каютам. Лев Обнаг попытался было уединиться с Ваджраяной, но оказалось, что она этой ночью призвана играть роль ложа во время бдения великого Свами. В одиночестве Лев принял у себя в каюте стакан «Абсолюта» и нервно, почти не разжевывая, уничтожил полбатона финского сервелата. Слава тебе, изобильная Скандинавия, мелькнуло в его мгновенно опьяневшей башке, но он тут же отогнал эту мысль как неуместную. Обстановка на «Чапае» ему крайне не нравилась. Добрались из Сиднея до Самары, и вот на тебе: вместо всенощной трясучки накануне Великого Омовения разошлись по каютам и бормочут там свои головоломные пураны. Уж не задумали ли фейерверка в стиле Дэвида кореша? Случись такое, сгорит заодно с пароходом и весь «Дух-Бродяжий», то есть и Льва Обнага прожиточный минимум. Может, милицию предупредить, ОМОН где-нибудь припрятать? Однако тогда ведь получится настоящее стукачество, а ведь переводчики в нашей стране никогда стукачеством не занимались. Получится своего рода предательство невинных душ, а ведь вместе со всеми приобщался как-никак к гибким таинствам Сесили Комбри. А не поискать ли того чувака из «Интерзнания», с серьгой в ухе? Есть в нем что-то свое, кмовское. Может, что подскажет?

В годы издыхания коммунизма юный Лев Обнаг приобщился к органам комсомола и хорошо узнал тогдашнюю породу деятелей, бойких пареньков с многозначительным полуприщуром, с кривенькой улыбочкой, которые все как бы находились в невысказанном заговоре против отцов Партии. Коммерческий Союз Молодежи, одним словом. Этот малый, шеф самарского «Интерзнания», как его звать, Сигизмундом, что ли, он точно из тех, из кмовских, с ним надо поговорить о кришнаитах.

Быстро подпоясав пузо адидасовским ремнем и натянув на всклокоченные космы лакостовскую кепку, Лев Обнаг перебежал трап и замелькал в темноте по набережной рибоковскими туфлями с катафотными пятками. Еще днем он заметил опытным взглядом место, где могли располагаться гнездовья молодежных неформалов. Это был приволжский парк, и в нем под могучими кронами досовковых деревьев располагались яркие павильоны с зазывными объявлениями; мелькнул там, кажется, и щит «Интерзнания».

В парке Обнаг немедленно заблудился. Откуда-то доносился рокот комсомольских гитар, но Лев никак не мог найти направление. Везде, во мраке, напоенном смесью пионов и креозота, вроде бы совокуплялись, во всяком случае, ничем иным нельзя было объяснить несущиеся из кущ звуки; все-таки не джунгли же. Несколько раз он оступался, оскальзывался и потом, чертыхаясь, выбирался, то из липкого фонтана, то из захезанного грота. Кто-то иной раз интересовался, какого х… ищет человече. Сигаретки освещали не очень-то приветливые очертания подбородков и надбровных дуг; все-таки было похоже на джунгли. «Интерзнание» местный народ называл «Истерзанием».

«Эй, кто тут «Истерзанием» интересуется?» – вдруг возопила из освещенного проема двери бабища в белом халате. Обеими руками она отряхивала грудь и живот, как будто только что остригла взвод солдат. Лев рванул, едва не сбил бабу с ног, удержал мокрыми лапами. Лапы и впрямь оказались в остриженных волосах. В парикмахерском зале общества «Интерзнание» окатывали почти под ноль, с оставлением одних лишь тонких оселедцев, целую толпу вчерашних длинноволосых пэтэушников.

Рванул дальше сквозь волосяное облако и вскоре попал в обширный кабинет, где как раз и командовал Сигизмунд. Обстановка была сродни штурму Днепрогэса или что там было, как его там. Комса, испещренная американскими надписями, вбегала и выбегала.

«Знакомься со всеми, Лев! – крикнул занятый Сигизмунд. – Готовим акцию «Пир духа»!

«Пердуха?» – ошарашенно переспросил Обнаг.

«Ладно, ладно, эта хохма уже завяла!» – хохотнул Сигизмунд.

На стульях сидели участники «акции», из которых иные были известны по расклейкам в городе, в частности юноша Авессалом и Тома Дэви-Хлеб-Благовест-София. Были также православный священник и ксендз. К Обнагу подошел знакомиться полковник ВСР с роскошью советских орденов на ватной груди. Косматая папаха и пара музейных крестов говорили о том, что он еще как бы и атаман казаков.

«Много о вас слышал, – сказал он Льву. – Я из Гуманитарной Академии вооруженных сил».

«Звучит как вегетарианский клуб людоедов», – раздраженно буркнул Обнаг. Полковник расхохотался.

«Не лишено, браток! Ребятам скажу, вот будет смеху! Держим контакт, лады?»

Сигизмунд вдруг по телам бросился ко Льву.

«А где твои? Надеюсь, участвуют?»

Обнаг попытался отвести его в сторону: «Видишь ли, они готовятся к Великому Омовению…»

«Это звучит, Великое Омовение! – воскликнул Сигизмунд. – Это может стать апофеозом! Сейчас наши режиссеры с тобой поговорят. Пенёнзы у них есть, у твоих жмуриков? Эх, старый, а помнишь, как тогда-то было, а? Ну, не время для ностальгии. Начинаем, дамы и господа!»

Не успев опомниться, Лев Обнаг оказался вместе с толпой «истерзанцев» на сцене театра под открытым небом, в зенит которого затаившийся под землей военно-промышленный комплекс в этот час выпускал свою отраву. Ночь плескала ладонями над свежевыбритыми башками. Сигизмунд подошел к микрофону.