Наталия Червинская - Маргиналы и маргиналии

Волосы у Киры обриты почти наголо. На грим уходит двадцать точно рассчитанных минут. Кира не рассматривает свое лицо и не размышляет о возрастных изменениях. Для объективной оценки этих изменений у нее есть авторитетный специалист, которого она посещает каждый месяц. Для мыслей о скоротечности времени – времени нет.

Если проснется Глашка, то произойдет сбой в самом начале дня, нарушение жесткости. Размягчение, вязкость. Брешь в броне. Иногда в таких случаях приходится заново переодеваться. Момент выхода из квартиры, сдачи Глашки с рук на руки Маргарите, – самый сложный элемент дня, столкновение двух реальностей не просто различных, а несовместимых. Иногда на это уходит примерно половина всей рассчитанной на день Кириной энергии.

К счастью, машину она водит так плохо, что, включив зажигание, сама полностью переключается, сосредотачиваясь только на том, чтоб не попасть в аварию. В аварию ей категорически нельзя. Хотя, конечно, и на этот случай у них с Маргаритой есть детально разработанный план. Но лучше этим планом не пользоваться.

Кира любит свою галерею или почти любит. Она не любит Терри, испитую и истовую, посеревшую от веганства Терри, с ее удивительными теоретическими проблемами, с ее неукротимой ненавистью к расизму, сексизму, глютену, пищевым добавкам, корпорациям, банкам, нефтяному бизнесу, полиции, институту брака в традиционном варианте, агробизнесу, домовладельцам, скотоводам и лесорубам. При этом за человечество в целом и его светлое будущее Терри очень беспокоится. Только непонятно, за кого ей так беспокоиться, если исключить всех, кого она осуждает.

Раньше Терри работала в галерее ассистенткой, но приработок ей больше не нужен. Она добилась известности своими художественными проектами. Все ее проекты посвящены довольно избитой теме гениталий; иногда мужских, чаще женских. Терри считает себя разрушительницей норм и традиций, а свою деятельность – революционной.

Послушала бы она разговоры Кириной мамы вечером после дежурства, особенно после напряженного трудового дня в абортарии. От маминых рассказов и шуточек революционерка Терри упала бы в обморок.

«В очередном проекте, – Кира печатает стремительно, не глядя на клавиатуру и не задумываясь, – новые для художника горизонты трансцендентного/трансгендерного… создающие в пространстве некоторых аспектов актуальной проблемы формирования личности в альтернативной системе однополой семьи… визуальный дискурс… и связанных с этим практик гендерной и классовой трансгрессии в свете анализа гегемонии маскулинности…»

Ее острые ногти покрыты черным лаком, тонкие пальцы безостановочно двигаются. Дома Кира надевает резиновые перчатки уже в прихожей. И старый свитер с длинными рукавами, предохраняющий от царапин и слабых Глашкиных укусов. Поэтому руки хорошо сохранились.

«…гегемонии маскулинности как базового проявления капиталистического…» На «капиталистическом» Кира вдруг спотыкается: какое к этому прилагательному можно присобачить существительное?

Слово это напоминает совсем другую жизнь: мороз по дороге в школу, стенгазету со статьей о Кирином дедушке: «Защитник Родины». Их городок, режимный объект № 435, где, как позднее Кира поняла, разрабатывали и пробовали нечто.

Нечто, пощадившее Киру, убившее ее отца, полностью отыгравшееся на Глашке, хотя она и родилась уже в другом мире и в другом тысячелетии.

Это нечто, подарок с далекой родины, и разрабатывалось для того мира, где родилась Глашка, – проклятого капиталистического, который так ненавидит Терри, куда так стремилась Кира.

– Мы с тобой, старик, одним делом занимаемся. Ты – пиф-паф! А я – чик-чик! Коллеги, – говорила мама.

Выпив после работы, она почти переставала бояться свекра, особенно с тех пор, как у него крыша поехала и он начал прикалывать орденские планки на пижаму.

Текст следует закончить за полчаса, чтобы успеть потом все заказать по списку, составленному Маргаритой. Пеленки, хирургические маски, кислородные баллоны. Нанять уборщицу, предыдущая опять отказалась.

Нельзя задумываться, надо быстро подобрать слово. Существительных на свете много, и неважно, какое выбрать: капиталистической эксплуатации, деградации, агрессии, амбивалентности…

С капитализмом сейчас и вправду проблемы, денег не хватает.

Дуализм. Обязательно вставить «дуализм». Упомянуть критическую теорию. И «цисгендерный». Это новое слово: цисгендерный. Только что вошло в моду. А деньги взять в кредит. О выплате кредитов Кира не беспокоится, до окончательного расчета можно и не дожить.

Проект Терри состоит из каких-то ниточек, растянутых между какими-то гвоздиками по всей галерее. Вчера Терри размечала карандашом места, куда надо вколачивать гвоздики, сегодня придет Луис и их вобьет. Терри, конечно, не может забить гвозди сама. В ее проекте это обосновано сложно и философски и в контракте оговорено. Но Кира думает: просто криворукая Терри и молотка в руках никогда не держала.

Какая, к черту, может быть однополая семья, какой феминизм, если не умеешь обращаться с инструментами?

А можно ли считать их с Маргаритой неким подвидом однополой семьи? Трудно себе представить семью, которая жила бы так целенаправленно и слаженно, как они, выполняя одну общую задачу: сохранить Глашкино существование как можно дольше.

Они работают в четыре руки, одна всегда на подхвате, обе на полном пределе сил, но каждая из них знает, где этот предел кончается, и даст другой передышку беспрекословно, без препирательств, что так редко бывает в семьях.

Отец Глашки выдержал два года. Первое время каждый день казался острым кризисом, который вот-вот разрешится, и завтра будет уже легче, нормальнее, как бывало раньше. Хотя бы вернется разделение суток на день и ночь. Но потом стало очевидно: происходящее – не цепь кризисов, а образ жизни. И самое лучшее, на что можно рассчитывать, – любыми усилиями продлевать этот образ жизни.

Глашкин отец, он порядочный и совестливый, он финансировал галерею, хотя алименты обошлись бы ему дешевле. Тогда она бы проводила с Глашкой день за днем и ночь за ночью, без всякой Маргариты. Глашкин отец понимал, что такого Кира долго не выдержит, он Киру любил. Они разошлись только потому, что спокойно все обсудили и вместе решили: нерационально губить обе их жизни ради одной Глашкиной.

Он Киру любил, очень любил, но все же не так любил, чтоб не согласиться с этой логикой. Глашкин отец, энергичный, предприимчивый, одаренный, главное – везучий, был единственным козырем, который Глашке выпал. И он должен был оставаться именно таким хозяином жизни, чтобы оплачивать все бесполезные операции и экспериментальные лечения, на которые Кира поначалу соглашалась. И для этого он должен был держаться от них подальше.