Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

Карцев прочел записку лишь вечером, по возвращении из нехилого маршрута. Как он и ожидал, то была прощальная сумбурная исповедь, в которой Наташа и каялась, и благодарила, и обещала никогда не забывать этих дней и ночей, его обольстительных рук и губ, страстных объятий и соитий (она так и написала: соитий), тонкого понимания им ее капризной натуры, понимания, которого она, быть может, никогда больше в мужчинах не встретит — и т. д. и т. п.

— О, господи… — устало проронил Карцев, сердце которого так и не приняло участия в этой игре воображений и который воспринял отъезд Наташи как начало каникул после трудной сессии, причем на этот раз он в ходе сессии был и экзаменуемым и преподавателем…

Ночью ему приснилось, будто они трахаются, причем каким-то садо-мазохистским способом, при котором сидящая к нему спиной Наташа умудряется выкручивать ему ступни. От боли он проснулся. Ступни действительно выкручивало, но страстной греховодницы рядом уже не было.

Зябко поводя плечами, Карцев шел просекой по безрадостному осеннему лесу. Шагах в пяти за ним поспешал Витек Бычковский. На подходе к линии шурфов Сергей зычно крикнул:

— Федорыч! Не боись, это мы!

На пятом шурфе он увидел дымок от костра, разведенного на большом отвале, и хлипкую фигурку горняка, заваривающего прокопченый чайник.

— Вовремя вы, — кротко заметил Николай Федорович, — как раз к морсику.

— А с чем он у тебя сегодня, Федорыч? — спросил для проформы Карцев, мостясь на корневище ели.

— С морошкой. Здесь она пятнами встречается. Да еще с голубикой, для цвета.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался геолог, — что за букет у тебя получился…

Попили. Оценив, попили еще, после чего Федорыч закурил, Карцев стал рыться молотком в отвале, а Чебураха привычно заскучал.

— До сих пор не пойму, — с уважительным удивлением спросил Карцев, заглянув в шурф, — как тебе удается проходить такие глубокие шурфы? Сколько здесь, метра четыре?

— Четыре с половиной, — поправил горняк, глядя на которого, никто бы не подумал, что такие глубокие ямы копает именно он. — Приступочку внизу видишь?

— Вижу, вижу, — ворчливо проговорил Сергей. — Уж эти мне твои приступочки… Витек! — окликнул он. — Что это ты расслабился, доставай радиометр. Да поживее, а то тебя в шурф загоню!

— Вот уж хуюшки, — молвил Витек, — это Ваше дело, по ямам лазить.

Карцев сдвинул было брови, но потом хохотнул: не мог он сердиться на Чебурашку.

— Ну, так я пошел на следующий, — полувопросительно произнес Николай Федорович.

— Давай. И не копай ты их так глубоко, ведь по дресвяной коре же метра два прошел!

— А с чего я денежки буду иметь? — вполголоса пробурчал горняк, собирая инструмент. — Чем глубже, тем дороже…

— Вот в следующий раз закрою тебе не больше трех метров, в соответствии с проектом — будешь знать! — пообещал понарошку Сергей Андреевич, что горняк, естественно, пропустил мимо ушей.

— Ох, смерть моя! — повернулся геолог к шурфу. — Как же туда слезть-то?

Впрочем, в этом он уже поднаторел и, кинув в шурф молоток, спустился на распорках, благо шурфы Федорыч копал тесные. Поковырявшись молотком на забое, он набрал в мешочек пробу из гранитной дресвы и, завязав его, крикнул рабочему:

— Витя, лови!

Удовлетворившись результатом, он добавил:

— Теперь спускай на веревке радиометр, только осторожно! И не забудь конец у себя оставить!

Делая замеры, он записывал их карандашом прямо на панели прибора, потом велел поднимать обратно, прихватив бечевкой и молоток. Следом поднялся сам, используя ямки и зацепы, сделанные бывалым горняком. На устье он забросил ноги на бровки и сделал переворот — иначе вылезти бы не получилось.

— У-у, проклятый алкаш, — притворно попенял он. — Из-за его страсти к деньгам я должен в расцвете лет ежедневно рисковать шеей!

И сел на облюбованный корень, оформлять документацию шурфа.

Так они последовательно двигались от одного шурфа к другому: Карцев лазал и писал, Витек скучал. Вдруг от ранее посещенного ими шурфа явственно донесся цокающий звук — как копытцем.

— Слышишь, Андреич? — взволнованно прошептал Чебураха.

— Ерунда, Витя, — досадливо буркнул не склонный к охоте Карцев. — Не бери в голову.

— А вдруг там олень? — с напором продолжал рабочий. — Можно я схожу с Вашим ружьем?

— Ну, сходи, — нехотя согласился геолог. — Но смотри: вздумаешь блудить — найду и убью!

Дважды Чебурахе повторять не пришлось, исчез он мигом.

Минут через пять Карцев услышал его обратные нетаящиеся размашистые шаги, а вот показался и сам Чебураха. Шел он взволнованно и нес в одной руке ружье, а в ладони другой что-то еще. Подойдя к Карцеву, сверкая глазами, он протянул к нему эту ладонь и с упреком воскликнул: — Вот!

После чего шмякнул принесенное на землю. То был совсем свежий олений помет.

Карцев оторопело посмотрел на чуть не плачущего Витька и стал, раскачиваясь, беззвучно, а потом и с призвуком хохотать. Из-под век его покатились слезы.

— Ну, Витя, уморил!! — заходился он. — Ну, потешил!

— Ничего смешного тут нет, — бурчал вконец несчастный Чебураха. — Такого оленя упустили…

— А ты… ты его… хоть видел? — спросил сквозь смех и слезы Карцев.

— Так помет же свежий! — свирепо прошипел Бычковский, смачно плюнул и, отойдя в сторону, сел под елку, отвернувшись.

Через минуту, успокоившись, утерев слезы и сопли, Сергей Андреевич подошел к Витьку и, легонько похлопав его по плечу, сказал:

— Ладно, Витя, извини меня. Я был, конечно, не прав. Не повезло тебе с геологом: ну, не охотник я. И не рыбак. Но вот на обратном пути — ты помнишь? — мы будем проходить через голубичную поляну, куда любят наведываться глухари. Там-то я тебе и предоставлю шанс отличиться. Только не забудь переменить патроны на дробовые…

Через пару дней Карцев заявил после завтрака Бычковскому:

— Ну, Витя, пойдем сегодня с тобой открывать месторождение железа!

Тот поднял к нему ошарашенные глаза и через паузу недоверчиво заулыбался:

— Порожняки толкаешь, начальник?

Но Карцев уже тянул из-под нар длинный голубовато-серого цвета ящик, раскрывая и доставая из него ярко-желтые пульт и зонд, а также свинчивающиеся алюминиевые трубки.

— Ты же смотришь телевизор, Витя, — с напускной укоризной говорил он при этом, — и потому должен знать, каких высот достигла наука. Вот этот красивый прибор называется протонным магнитометром. Сейчас ты его на себя приспособишь, и мы пойдем во-он на ту лесистую возвышенность. Лет несколько назад весь наш район облетал вертолет, начиненный тоже красивыми приборами, среди которых был и магнитометр — правда, другой конструкции — и вот над этой возвышенностью с него засекли магнитную аномалию. Не шибко большую, но приметную. А мы сейчас — заметь, впервые — пойдем ее искать конкретно, с привязкой к местности, и уточнять ее геологическую природу. И вот что-то подсказывает мне, что природа эта окажется рудной, магнетитовой. Ферштеен?