Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

— А все же интересно сегодня было в маршруте. И аномалии прослеживать и руду искать. Пусть ее оказалось мало, но ведь она настоящая…

— Самая настоящая, — ответил из-под своего рюкзака Карцев. — К тому же богатая. Где-нибудь в Чехословакии ее вполне могли бы начать добывать… У нас же просторы, масштабы, гиганты индустрии… Ладно, Витя, приходи к нам на следующий год: мы будем, по планам, золото искать, а его промышленные запасы всего лишь тоннами измеряются.

— Золото? Натуральное? А вы меня возьмете?

— Возьмем, возьмем. Даже впридачу с каким-нибудь твоим другом Крокодилом…

Сезон близился к концу. Участились холодные дожди, нередко со снегом, а в ясную погоду по ночам подмораживало. Печки в палатках топились почти круглосуточно, причем на ночь в них загружались на угли толстые сырые березовые чурбаки, тлевшие, давая тепло, до полуночи, а затем приходилось вылезать из спальника и наталкивать новые, которых обычно хватало до утра.

Тем не менее, работы еще продолжались — по системе закидушек. Однажды Аркадий Алексеевич позвал Карцева и попросил слетать на несколько дней на речку Веселую — с целью добрать из ее притоков шлиховые и донные пробы.

— Возьмешь с собой рабочего, лодку, палатку и сплывешь с работой вот от этого колена до впадения в Чилимбу, где тебя и заберет вертолет. Геологические маршруты там уже сделаны, а вот с опробованием промашка вышла. Так что надеюсь на тебя. Кого с собой возьмешь? Бычковского?

— Да, конечно, с ним хоть скучно не будет. И запас продуктов — а то знаю я ваши вертолеты…

— Слава богу, продукты пока есть, бери. Значит, заказываю вертолет на завтра?

На сплавах лагеря, конечно, не ставят. Просто на месте ночевки растягивают палатку, нарезают лапник под спальники и мостят печку с сушилкой, а рядом с палаткой оборудуют простенькое кострище. Но если делать особо нечего, почему бы не соорудить нары из молодых березок, а между нарами еще и стол из тесаных пихточек, на который потом можно поставить керосиновую лампу и транзисторный приемник? Антенной же для него прекрасно послужит лучевая антенна «Карата», которую налаживать все равно на каждом лагере приходится. Ведь связь у геологов — это жизнь.

И вот пал на землю темнущий сентябрьский вечер, в смутном прогале тайги над стылой речкой высветились бесстрастные звезды — но в ярко освещенной палатке весело потрескивали дрова в печке, транзистор бодро рассказывал окрестностям последние новости с полей и заводов страны, а два таежника блаженно вытянулись на спальниках, закинув руки за голову и пошевеливая овеваемыми теплом босыми ступнями. Кайф!

— Сергей Андреич, — с ленцой спрашивает Чебураха, — а правда, что у медведя в хрене есть специальный хрящик?

— Чего не знаю, Витя, того не знаю, — также в растяжку отвечает Карцев. — А вот у моржа есть точно. Потому и говорят: хрен моржовый.

— Да-а, — вздыхает Витек. — Вот бы нам бы…

— Ты что это, Витя? — чуть оживляется Сергей Андреевич. — Уже проблемы, в твои-то двадцать пять?

— Не-е, щас нет, — машет рукой Чебураха. — Я в принципе, на будущее…

— А-а, — возвращается в оцепенение Карцев. — Один мой приятель говаривал: переживай неприятности по мере их поступления…

— Да я, вообще-то, всех мужиков имел в виду, — стал оправдываться Витек. — Хорошо, мол, было бы…

— О, вспомнил! — вновь оживился геолог. — У пигмеев такой хрящик есть. В Африке. Сами они маленькие — то ли метр двадцать, то ли метр сорок — зато хер с хрящиком.

— Вот заразы! — тоже оживляется Витек. — Всего-то на голову ниже меня…

В семь утра будильник дал знать Чебурахе, что пора готовить завтрак. Карцев, конечно, тоже проснулся, хотя намерения вставать не имел, а, напротив, собирался со всей приятностью понежиться с часок в теплой утробе спальника, накрытого для страховки тяжелой фуфайкой. Но — увы! К будильнику механическому присоединился его куда более авторитетный собрат — гидробудильник, а с ним по осени не поспоришь. Правда, Карцев пару минут стоически посопротивлялся и лишь затем стал выбираться в стылый неуют палатки.

— Чебураха! — заорал он зверским голосом. — Сколько раз тебе, змею, повторять, что начинать утро надо с печки!

В ответ полы палатки распахнулись, и внутрь полез Витек с охапкой дров.

— Вот же, несу, — виновато забубнил он. — И чего Вам не лежится?

— Улежишь тут, в этой холодрыге! — целясь ногой в штанину, злился Карцев. — Знаешь ли ты, что с падением температуры парциальное давление паров воды в воздухе снижается, нарушая тем самым баланс с давлением их в мочевом пузыре?

— А-а! — понимающе заулыбался Чебураха. — У меня тоже под утро моча в глаза полезла! Ну, щас Вы это дело уладите технически…

На улице было еще холоднее. Над речкой клубился густой туман, но в стороне, над склоном долины, небо голубело. «Что ж, день будет рабочий, — одобряюще думал Карцев, щедро орошая приглянувшийся с вечера куст. — Может, и сплыть успеем?»

Одевшись, раз уж встал, совсем, по-маршрутному, он занял из кастрюли у Чебурахи кружку теплой воды и с удовольствием, не спеша, почистил зубы, а затем преобразил рот в умывальник, набирая в него теплую воду и выпуская струйкой в ладонную пригоршню, из которой плескал себе в лицо. Воды в кружке для полного счастья, конечно, не хватило, и он, спустившись к речке, выхватил две пригоршни холодной. Бр-р-р! Нежные его пальцы враз заломило от холода. «Как же Витя сегодня будет шлихи отмывать?» — поежился Карцев. Впрочем, вода и раньше была не особо теплой…

Сообщив по связи о своем благополучном прибытии, он разложил на столе в уже теплой палатке топокарту и стал в деталях намечать линию сегодняшнего маршрута, пункты отбора проб и шлихов. Это занятие прервал Чебураха, внесший кастрюлю с готовой вермишелью, котелок чая и соответствующую посуду.

— Много у нас на сегодня? — трепетно спросил он.

— Пятнадцать километров, тридцать две донки и двенадцать шлихов, — ответил успокаивающе Карцев.

— Семечки, — повеселел непосредственный Витя. — А как проходимость?

— Должна быть нормальной. А впрочем, хрен ее знает — борта у некоторых логов крутоватые…

Полдня проходимость в самом деле была неплохой: вдоль речки шла охотничья тропа, а в долинах притоков нередко обнаруживались тропы звериные, да и по склонам идти было можно — в отличие от густо заросших кустарником тальвегов. Геологических наблюдений по ходу маршрута Карцев почти не вел — лишь в пунктах отбора из русел ручейков илистого суглинка да редких шлиховых проб он все же фиксировал в пикетажке, щебень и валуны каких горных пород здесь присутствуют. Илистые пробы («грязь» по определению Бычковского) он выискивал в руслах сам, залезая рукой глубоко под кочку или осторожно снимая тонкий намыв с косы. Затем стряхивал липкую добычу в белый полотняный мешочек, выжимал из него свободную влагу, снабжал заранее выписанной этикеткой и бросал в большой полиэтиленовый мешок, вставленный внутрь рюкзака — иначе спина враз бы промокла. Шлиховые пробы брал Бычковский — там, где ему указывал Карцев. Укороченной совковой лопатой он набирал полный деревянный лоток песка вперемешку с дресвой, галькой, щебнем и суглинком и затем, погрузив лоток почти целиком в воду, начинал его болтать из стороны в сторону и с боку на бок, постепенно освобождаясь от мути и обломков. Обычно минуты через две-три в лотке оставалась лишь горстка тонкого песка, которую уже более осторожно следовало доводить до серого тяжеловатого шлиха весом один-десять граммов. Но сегодня… Сегодня вода в ручьях была уж очень холодна. Кисти рук Витька быстро покраснели и заметно опухли. Мотая лоток в воде, он стонал и рычал, потом взревывал и, вытащив его на косу, оставлял в покое, а сам пытался согреть кисти, растирая их, отпаривая дыханием, суя под мышки… Карцев, сострадая ему, сначала говорил подбадривающие слова, потом стал греть кисти в своих ладонях и, наконец, предоставил подмышки. Однако подменять рабочего он не пытался, по опыту зная, что не выдержит в ледяной воде и десяти секунд… Лишь доводку шлиха он делал сам, благо при этом лоток плавал на воде, и мочить руки при известной ловкости не приходилось. Перед сливом шлиха в пакетик из плотной крафт-бумаги Карцев внимательно его в лотке рассматривал, но кроме граната и магнетита почти ничего не опознавал.