Николай Васильев - Три жизни одного из нас [СИ]

С привычной сноровкой он стал покрывать бесчисленными поцелуями кожу на бедрах, талии и спине женщины («Правда, как атлас!» — мимоходом одобрил Карцев) и добился вторичного длительного трепета на спаде ее оргастической волны.

— Что за чудеса ты со мной творишь? — изумленно прошептала Юля и вдруг, крепко обхватив любовника, зарыдала на его плече. Карцев лежал молча и легонько поглаживал ее плечи и волосы: пережидал. Немного успокоившись, она поцеловала его несколько раз без разбора в лицо и заговорила:

— Вот, думаешь, дурочка: ее осчастливили, а она ревет! Потому и реву: от счастья! Я ведь не знала, что такие страсти во мне есть! Вернее, иногда мне казалось, что они есть, но переживать до сих пор не приходилось. А вот ты, правда, сумел их найти и разбудить! Теперь, чтобы дальше с нами не случилось, я эту ночь уже не забуду! И всегда буду тебя именно таким помнить: нежным, искусным, мощным! И еще очень добрым… У меня ведь после Вовки бывали другие, но все скоро бросали возиться с фригидной бабенкой… Теперь же быть брошенной я не боюсь. То есть, ты спокойно можешь меня бросить — ведь ты же добился своего, овладел мной, ставь себе галочку и добивайся другой, — но разбуженного во мне ты с собой не заберешь… Или ты такой колдун, что можешь забрать? — полушутя-полубоязливо спросила Юля.

— С чего ты вообще взяла, что я уже мечтаю тебя бросить? — с искренним недоумением спросил разоблаченный Карцев.

— Ох, прости, Сережа, с языка сорвалось! Бабы-то и правда дуры, мелют все, что им в данный момент на ум взбредет! На самом деле я, конечно, хочу как можно дольше быть с тобой, вместе… А говорила я это для того, чтобы ты не воспринимал меня с этой ночи как обузу и чувствовал себя по-прежнему свободным, независимым, любимым всеми женщинами. Ведь именно эти ощущения ты предпочитаешь, как раз они придают тебе легкость в обращении с нами, искусство обольщения, то есть шарм?

— Н-ну, может ты и права… Но я и привязчив, ей богу! Так что истина о моей сущности лежит где-то между стремлением к свободе и сердечной зависимостью… А вообще-то, не рано ли мы съехали в дебри дурацких разговоров со столбовой дороги секса? Тем более что ночь новогодняя коротка, а остановок на той дороге я знаю еще мно-ого…

К утру они все же свалились в непреодолимый сон, от которого едва очнулись с приходом шумных и голодных «сокамерников».

— О, вот они, голубки, где расположились! — разулыбался Митяй. — Их там ищут, беспокоятся, а они, оказывается, пребывают в райских кущах! Ладно, лежите, лежите, вы нам не мешаете. Вот только одежки ваши, вдохновенно разбросанные, соберем и в уголок сложим. Мы тоже отсыпаться пришли. Но почему-то и жрать страшно хочется, словно сто лет не емши!

— А сколько сейчас времени? — слабым спросонья голосом озаботился Карцев.

— Да уж двенадцать скоро. Погодка на улице — прелесть! Прям по Пушкину: мороз и солнце! Но — дети кругом носятся, а взрослых почти не видно: все за ночь ухайдокались.

— А что вы есть собираетесь — пельмени?

— Конечно. Зря мы их с вечера готовили что ли…

— Тогда сварите и на меня порцию, тоже вдруг оголодал. — Затем спохватился: — Юля, а ты как, одолеешь горку?

— Ох, я бы лучше еще полежала… Хотя, уже ведь поздно, да и вас стеснять я не хочу — придется вставать…

— О-о! — восторженно взвыл Митяй. — Это зрелище я пропустить не должен!

— Скатай назад свои губенки, — ласково предложил Карцев. — И займись полезным поварским делом.

— Ты же знаешь, это — профессия и хобби Владимира Николаича. Так, Вольдемар?

— Уймись, болтун. И сходи в умывальник за водой, — вступил в свои права Протоиреев. — Я тоже пойду прогуляюсь, так что вы вполне успеете одеться.

Проводив Юлю на городской автобус, Карцев вернулся домой.

— Ну-у, Серега, классную ты диву приручил! — с завистливым уважением протянул Митяй. — А ты его теоретиком обзывал, — оборотился он к вошедшему перед Карцевым Володе.

— Обознался, не спорю, — неожиданно миролюбиво среагировал тот. — Пожалуй, можно за этот факт выпить. Тем более, что тебя вчера в нашей компании не было…

И он достал из фирменной аэрофлотовской сумки бутылку «андроповки». Заметив гримаску на лице Карцева, добавил:

— Ничего другого в сельпо уже нет. Подмели, эта каким-то чудом осталась.

— Ладно, мы не дегустаторы, в конце концов, — махнул рукой Сергей. — И «андроповка» — не яд. Пили мы ее, пьем и, верно, в будущем придется не раз пить.

— Тогда поехали, — поддержал Митяй. — Пельмени в кастрюле.

Перед третьей стопкой Карцев поинтересовался:

— Ну, со мной все ясно. Но и вы сияете как два новеньких полтинника. Разобрались что ли, наконец, с Ирочкой и Верочкой?

— Серега, ты — гений! — убежденно произнес Митяй. — Правда, правда. Получилось так, как ты и предсказал. Видел, с кем больше всего танцевал Вольдемар? А-а, ясно, что ни черта ты, кроме своих баб, не видел. Со Снегурочкой! Вместо того чтобы объективно костюмы оценивать, он в этом жюри, видимо, ее прелести достойно оценил. Потом где-то на кухне стал зажимать, а Ирочка поблизости случилась. Развернулась и рысью ко мне! Больше я ее не отпускал…

— А Верочка?

— Ну, что Верочка? Просто оказалась не у дел. Странно, что скандал не закатила: она-то может…

— Значит, за вас и ваших новых подруг! — поднял стакан Карцев.

— Моя-то прежняя… — пробормотал Митяй.

Только к середине января Карцев смог покончить с различными текущими делами и приступить к основной работе, порученной ему начальником партии: металлогеническому анализу Борисихинской площади с конечным выходом на прогноз новых месторождений полезных ископаемых. Начал он, как и рекомендовали многочисленные руководства, с анализа геологической карты и выделения структурно-вещественных комплексов, специализированных на те или иные руды. И скоро стал недоумевать, обнаруживая все новые и новые логические несуразности в теле карты и в легенде к ней.

Легенда, созданная на основе традиционной геосинклинальной концепции, гласила, что доминирующие на Борисихинской площади позднепротерозойские (преимущественно, рифейские) образования возникли в пределах крупного субмеридионального прогиба земной коры, заложившегося на кристаллическом фундаменте раннепротерозойского или даже архейского возраста. Опускание привело, естественно, к сносу с бортов прогиба поверхностного рыхлого материала и накоплению его в виде слоев различных осадочных пород: песков, алевритов, глин… При этом западная часть прогиба опустилась глубже; соответственно, туда сносилось больше осадков и, в какой-то момент, образовались глубинные разломы, по которым из верхней мантии Земли стали в изобилии поступать магмы, богатые железом, магнием, кальцием и натрием. В результате здесь, на осадочной толще, сформировалась мощная толща (серия) вулканитов базальтового состава, прорванная дайками и силлами габбро и гипербазитов, а еще выше — серия вулканогенно-осадочная, с более пестрым составом вулканитов натрового ряда…