Владимир Арро - Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

«Дорогие земляки, жители Санкт-Петербурга! В российской истории часто звон победы перекликался с погребальным звоном. Вот и сегодня многие горожане в смятении, не зная куда направить свои стопы – к праздничным кострам или к могильным плитам. Но разве мы пришли сюда, чтобы бить в литавры? Мы собрались, чтобы подвести черту под той эпохой в жизни нашего города, которая началась на этой площади с октябрьского переворота. Мы знаем, как сложна эта эпоха, как трагически противоречива. И у нас сегодня много поводов и для радости, и для печали.

Дорогие сограждане, поздравим, прежде всего, друг друга с тем, что мы дожили до этих дней – до возвращения нашей истории в ее органичное русло. Нам отчаянно повезло, что в эти перемены на нашей земле, на которые мир смотрит с восторгом и ужасом, мы можем вкладывать свои силы и волю. И не бесследно! Мы доказали это два с половиной месяца назад, собравшись на этой площади, чтобы сказать свое «нет!» Мы знаем, что от этого «нет!» очень многое зависело в судьбе России и соседних с нею государств.

Поздравим также друг друга с обретением личной свободы – свободы духа и тела, свободы творчества и инициативы, свободы веры и убеждений, свободы выбора. Вдохнем же ее полной грудью и за себя, и за наших отцов, потому что впервые мы вышли сюда без КГБ и без КПСС.

Поздравим друг друга и с тем, что наш многострадальный город снова становится и несомненно станет таким, как его задумал создатель – окном в Европу для всей России, притягательным мировым центром культуры, науки, торговли и просвещения.

Но радуясь нашему второму пришествию в европейскую семью народов под именем Петербурга, мы не можем не повиниться в том, что пустили по-миру и по миру сотни и тысячи петроградских и ленинградских изгнанников. В том, что лучших, талантливейших своих сограждан мы лишили Родины и доброго имени в народной памяти.

Город отомстил нам за это разрухой, падением нравов и мерзостью запустения. Мы должны понять, что сегодняшняя нищета Петербурга – это не чьи-нибудь злые происки, не злая воля или неумение, а закономерный итог пройденного нами пути и совершенных в нем злодеяний. Ведь главные символы нашей с вами истории – Гороховая-2, Пискаревское кладбище, Левашовская пустошь, Большой дом, Смольный. Так откуда же взяться в городе красоте, покою и изобилию?

Мы оплакиваем сегодня не только мертвых, но и себя, живых, ибо большая часть нашей жизни ушла на борьбу с убожеством быта, недоеданием и страхом перед насилием, на вскармливание партийно-военно-промышленного чудовища и породившей его идеологии. Там, в его чреве, наши судьбы, наш достаток, наше здоровье, наше достоинство и наши радости. Подлинные радости и ценности, которые таит этот мир и этот город, нам еще предстоит открывать.

Дорогие сограждане, нас многие годы убеждали, что жить нужно не для себя, а для будущих поколений. Похоже, что сегодня у нас и впрямь нет другого выхода. Нас ждет в нашем городе уйма работы и малая толика радостей. Но нет сомнения, что Петербург будет для России примером деловитости, здравомыслия и гордого терпения. Давайте же сделаем все, чтобы не обмануть надежд, с которыми на нас смотрят мир, Россия и наши дети. Помоги нам Бог не натворить в нашем городе новых бед! Виват, Петербург!»

Сегодня этот текст у многих моих читателей вызовет усмешку и несколько дежурных сентенций. И поделом. Но я не отрекаюсь от него, я бы и сегодня его произнес. Не стану говорить банальностей о преимуществах демократии. Оставлю на уровне своих пьес и взгляд на приоритет личности в жизни людей. Но одним своим убеждением хочу поделиться: любое поражение на этом пути – пусть неожиданное, пусть абсурдное, пусть оскорбительное – поражение временное. Подлинные радости и ценности, которые таит этот мир, человек безусловно откроет.

Ответы на вопросы журнала «Современная драматургия» (2017 г.)

Вопросы задает Светлана Новикова

Из своего германского далека Владимир Арро последние лет пятнадцать возникал исключительно как прозаик, его проза выходила в российских журналах и отдельными книгами. Но для театра он остался автором знаменитых пьес 70-80-ых: «Высшая мера», «Сад», «Смотрите, кто пришел!», «Колея», «Пять романсов в старом доме», «Синее небо, а в нем облака» и других. Они шли по всей стране. И вот – новая пьеса с животворным названием «Радуйся!» Читаю – и радуюсь. Думаю, нам всем сегодня сильно не хватает радости. Мы испытываем потребность в защите, в мудром и понимающем богатыре, который готов противостоять неправедной силе, пусть и законной. Пьеса «Радуйся» оппонирует абсолютному трагизму «Левиафана» Звягинцева. Как? Открытым финалом. (Арро всегда любил открытые финалы.) Сращением гротеска и трагического. Простодушием, напоминающим сказку.

– Владимир Константинович, почему вдруг Вы вернулись к драматургии?

– За годы отшельничества я одичал. Проза моя монологична. А создание пьесы требует общения, театральной среды. Во всяком случае, ощущения сцены, зрительного зала. А еще лучше – профессионального сообщества в совокупности – со всеми его участниками, институтами и приспособлениями. Всё это стимулирует, вызывая соревновательный азарт и прилив творческих сил. Но чего сетовать, если ты сам лишил себя этого? Мне казалось, то старое десятилетнее моё присутствие в театральном мире и так феерический подарок судьбы.

– Но что-то должно было послужить толчком?

– Вы совершенно правы. Сидел я в одиночестве, мечтая о театральной среде, и вот глубокой осенью 2016 года раздался звонок – мой добрый товарищ из «новой волны», классный драматург Семён Злотников звонит мне и в своей прелестной экспансивной манере говорит всего несколько слов: «Да ты что!.. возвращайся в драматургию!.. что значит, не пишется!.. ты же драматург от бога!» Их хватило, чтобы я ощутил знакомое честолюбивое волнение, нетерпение, а вскоре и вдохновение. Из тетради «Потаённая жизнь драматурга» я без труда выбрал несколько самых манких и загадочных замыслов, когда-то мною намеченных, и с удовольствием стал погружаться в их атмосферу. Я вёл себя почти неприлично: каждые 10–15 дней сообщал жене, что написал новую пьесу. А также посылал первый вариант Семену Злотникову, который без преувеличения стал моей театральной средой. (Вот он пишет, что «Радуйся!» это скорее опера, чем драматический спектакль. Как в воду глядел. Я мечтаю об этом жанре в связи с двумя моими пьесами: «Прощание с Ветлугиным» и «Радуйся!»).

Ну, а если всерьёз, зажигание в творческом сознании литератора происходит при одновременном – внезапном! – срабатывании многих датчиков и сигнальных систем, расположенных в самых потаенных уголках организма, и я уже об этом писал.