Лучия Деметриус - Избранное

Восторг, страх и гордость охватили Минну: восторг — потому, что ее отец больше всех и сильнее всех, все от него бегут, а он сидит на лошади и ревет, как бык, страх — потому, что и на нее он может замахнуться плеткой и заорать, и безмерная гордость оттого, что она дочь этого грозного хозяина. Она плакала и смеялась, сидя на своем высоком стульчике и размазывая по лицу картофельное пюре, и никак не могла попасть ложкой в рот.

Потом, спустя много лет, когда Зоммер поднял голос и на нее, она испытала то же восхищение, ту же гордость и тот же страх: отец у нее сильный, он — хозяин.

Теперь хозяина она увидела и в Эгоне.

А потом опять принялась пилить его, и продолжалось это изо дня в день за обедом, ужином, в постели до тех пор, пока не разражалась краткая грозная вспышка, после которой она, довольная, умолкала, случалось, даже на сутки.

Она не жалела, что у них нет детей — лишние заботы, лишние расходы. Она покупала себе все самое лучшее, все самое прочное; кроме завтрака, обеда и ужина, подкреплялась еще в десять часов утра и в пять часов вечера; в день именин получала от Эгона подарок по своему вкусу: отрез бархата, брюссельские кружева или веер слоновой кости. Все платья, которые уже не носила, она складывала в сундук на чердаке и заботливо пересыпала нафталином.

У нее не было близкой подруги, и ей доставляло удовольствие показывать знакомым подарки, покупки, запасы провизии в кладовой или сообщать назидательным тоном какой-нибудь кулинарный рецепт. За кофе она рассказывала собравшимся дамам об изумительных случаях излечения больных Эгоном, о которых знала только понаслышке, так как никогда не вникала в его рассказы, но выглядела при этом такой довольной и надменной, что казалась еще полнее, чем была. И все считала, что она любит мужа и гордится им.

Иногда по воскресеньям они вместе со своими знакомыми отправлялись за город, и Минна неизменно подтверждала свою репутацию рачительной хозяйки, которая знает, что нужно прихватить с собой, умеет красиво упаковать корзинку и заворачивает припасы в белые вышитые салфетки. В один голос со всеми она восхищалась пейзажем, как восхищалась покупкой: «Ах, до чего же миленькие туфли!»

Слава доктора за это время выросла. К нему приезжали лечиться из других городов, из отдаленных поместий. Оперироваться у других врачей старыми инструментами стало считаться неприличным. Эгон решил построить собственную клинику, как мечтал когда-то, получив диплом доктора. Правда, практиковал он всего десять лет, самому ему исполнилось тридцать восемь, и он мог бы еще повременить с исполнением заветной мечты.

Для Таубера наступило трудное время: впервые после женитьбы ему хотелось посоветоваться с кем-нибудь, хотелось, чтобы кто-то поддержал его, поверил в него.

Но отец был слишком стар. Из осторожности и старческой боязливости он сторонился серьезных разговоров. Постройка клиники была делом дорогостоящим, рискованным и могла поглотить все сбережения Эгона; впервые в жизни он решил посоветоваться с женой. Но Минна из скупости решительно воспротивилась его планам, а когда муж, не посчитавшись с ее мнением, все-таки приступил к делу, стала придираться к нему упорно, ежедневно, по мелочам.

Проекты будущей клиники лежали на письменном столе Эгона, и она могла бы с ними познакомиться. Но она ни разу в них не заглянула. Приходили подрядчики, приходили архитекторы. Как только они появлялись, Минна выходила из комнаты. Доктор мучился бессонницей в кабинете или на террасе, Минна спала или делала вид, что спит. И каждый день она не уставала громко удивляться размаху, который приобретало строительство, сокрушенно вздыхала за столом, качала молча головой, словно в доме появился умирающий, и патетически повторяла: «Что за идея! Что за идея!»

Эгон же ходил сияющий, обожженный солнцем от долгого пребывания на стройке. Он так уставал и настолько был занят своими мыслями, что ни разу не повысил голоса, и Минна испытывала жесточайшую скуку.

Обед, данный доктором Таубером в честь открытия клиники, был самым блестящим из тех, что давались в этом доме. Минна пела и казалась необычайно счастливой успехом мужа; поздравления она принимала как человек, который наконец-таки достиг своей цели, о трудах и усталости Эгона говорила с теплотой и восхищением.

Однако на другой же день Минна принялась наводить экономию. Она даже решилась обойтись какое-то время без служанки и рассчитала ее под предлогом кражи серебряной ложечки. И все для того, чтобы возместить расходы на банкет.

Постройка клиники доктора Таубера закончилась перед самой войной. Это был большой квадратный дом в два этажа в швейцарском стиле, под черепицей и с треугольными мансардами. Стены были побелены, ставни выкрашены в зеленый цвет, занавески сияли белизной. На втором этаже окна были вдвое шире обычных, так как там располагался операционный зал, оборудованный новейшей аппаратурой и специальными лампами.

Минна наконец успокоилась — капитал вложен и должен теперь приносить доход; муж целыми днями пропадал в клинике, приходил усталый, озабоченный, планов никаких не строил, ничего особенного не происходило.

Вся жизнь доктора сосредоточилась теперь на клинике. Ни о чем другом он не думал. Он никогда не жаловался, что его семейная жизнь скудна и бесплодна, что у него нет друзей, что молодость его проходит впустую. Только однажды он посетовал на Минну. Это было давно, когда клиника только начинала строиться. Оказалось, что проект потребует дополнительных ассигнований, и Эгон провел бессонную ночь, раздумывая, где достать деньги. Минна легко могла бы их получить, продав участок около рынка. Но он не попросил ее об этом, а самой ей это и в голову бы не пришло. Эгон тогда подумал: «И Минна, и кухарка Берта занимают одинаковое место в моей жизни, обе они одинаково обо мне заботятся». Потом ему было стыдно. Муж не имеет права так думать о своей жене. Ни его отец, ни дядя Петер, ни один из уважаемых граждан города ничего подобного не думали о своих уважаемых супругах. Значит, и он не имеет права так думать. И он словно бы хлопнул дверью, отгородившись от таких мыслей, запер их на замок, запечатал печатью, и все свои помыслы устремил к другому.

Но теперь, когда все было налажено, появились другие заботы. Началась война между центральными державами и Антантой. Эгон хлопотал, чтобы его новую, прекрасно оборудованную клинику не отдали под госпиталь. Благодаря связям в городской управе, благодаря удачным операциям, которые он делал влиятельным лицам, благодаря личному обаянию — улыбке, теплому, располагающему к себе голосу, веским доводам (что же делать больным гражданам во время войны?), которые он умел привести, это ему удалось.