Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Да что у этой козы с выменем случится? — раздраженно огрызнулся Панаров. — Тебя, поди, кто-то на порядке увидал и с ней уже успел посудачить… Ей все про всех надо знать. Теперь раззвонит всем… И моей чего-нибудь ляпнет.

— Я вот скажу Надьке, как вернется, что ты заперся дома и мне дверь не открыл! — погрозила за окном рассерженная Козляева. — Баба уехать не успела, а он уже хвостом крутит, кобелина! Откроешь или нет?.. Ну?

Любка начала беззвучно смеяться, осознав всю нелепость и в то же время банальность ситуации.

— Вот нас и застукали!.. Теперь, как добропорядочный человек, ты обязан на мне жениться.

— Выйти бы да ведро ей на башку надеть… — мечтательно промолвил Анатолий. Тонька попыталась взобраться на завалинку, чтобы заглянуть в окно, но рост не позволял. Поколотив по стеклу еще минуты две-три и визгливо взывая к остаткам совести Панарова, она злобно сплюнула, оскорбленно развернулась и широким шагом вышла из палисадника, возмущенно хлопнув со всей мочи безвинной калиткой.

— И как же я от тебя выберусь?.. Вдруг там засада? — продолжала смеяться Даманская. — Обложили меня, обложили…

— Ничего, спешить некуда… Давай еще выпьем, посидим дотемна, а как стемнеет, я тебя задами провожу, — пытался успокоить, унять бушевавший в душе огонь Анатолий. — …Коза драная, за своим бы следила…

— Женская солидарность, милый… Ежели б не она, на свете бы ни одного верного супруга было не сыскать, — Любовь насмешливо глянула на надувшегося, обеспокоенного Тольку. — Ненадежный вы народ, мужички…

Выпив залпом фужер вина, до краев наполненный заботливой Панаровской рукой, изящно положив запястье на подлокотник дивана, Любка вполоборота молча изучала не на шутку разнервничавшегося мужчину, что уже и не смотрел на нее, погруженный в думы горькие, словно впервые его по-настоящему увидела.

— А что бы ты делал, коли б твоя жена вернулась?.. Прятать меня стал? В бане бы закрыл иль в подполе?

— А ты бы хотела, чтоб я вас чинно друг другу представил? — отчужденно, недобро воззрился на нее Анатолий. — И вместе чайку попили с печеньем?.. Есть определенные рамки поведения, где наша личная свобода — свой произвол и свой закон — кончается. Я же не мусульманин, гарем не могу иметь, как калиф… — попытался он облегчить ситуацию с вымученной усмешкой.

— А хотелось бы, правда? — заговорщицки подмигнула она. — Женщины — как любая собственность: чем больше числом, тем довольнее обладатель… Интересно, если б твоя жена мне в волосы вцепилась и за космы таскать стала, ты бы за меня заступился? Поднял на нее руку?.. Какие бы мысли у тебя в этот момент в голове были?

— По-моему, ты слишком этой темой увлеклась. Давай забудем… — смущенно предложил Анатолий, всерьез подумывая о рюмке водки.

— Я знаю, какие… — будто не слыша его слов, медленно продолжала Любовь, не мигая, словно гипнотизируя, вглядываясь в глаза мужчины напротив. — Жалость к себе и сожаление о том, что когда-то меня повстречал. Мысль: «Вот бы вернуть все назад!.. И зачем мне на четвертом десятке все эти приключения? Оно того не стоит, лучше мирная семейная жизнь». Так каждый женатик думает, когда влетает. Стареющий юноша… А ты представь: я бы еще и забеременеть могла, ребеночка тебе родить и права качать… Могла бы — забеременела! Запомни, Панаров: все бабы в душе одинаковые. Под романтической дымкой — вполне себе практичная сущность. Все мы хотим семью, детей, достаток. Не всем бог дает… Ежели желаешь семью свою сохранить и спокойную жизнь до старости прожить — никогда женщинам не верь. Даже мне… А то пожалеешь.

Разговор принял совершенно не тот оборот, и Панаров окончательно понял, что сухим вином уже ничего не исправишь.

— У нас сегодня ничего не получится, — подтвердила его мысли Любка, вставая с дивана. — Я домой пойду… Если есть возможность как-то по-другому от тебя уйти — проводи меня, пожалуйста. Очень не хочется на Козляеву иль еще кого из соседей твоих нарваться.

— Я надеюсь, это не последняя наша встреча? — понуро спросил Анатолий, не решаясь подняться из-за стола. — Из-за одной ненормальной идиотки было бы глупо ставить точку…

— Не расстраивайся, малыш, — с улыбкой потрепала она его по волосам. — Я женщина в годах, могу много всего вынести. К тебе в дом я больше не войду, да ты и сам этого не захочешь… А моя дверь открыта. Только шпионку за собой не приведи — следы получше заметай.

В сумерках выскользнув из дому, Панаров провел Любку огородами, испытывая гадкую неловкость за все: за конюшню с визжавшими внутри поросятами, за кучу навоза, за будку туалета, за борозды картофельного поля, через которые, утопая в земле шпильками каблуков и поддерживая чуть выше острых коленок воздушный шлейф шелкового платья, осторожно и покорно пробиралась ночными путями его любимая женщина.

Их могли видеть из окон любопытные соседи; Рафик мог с кривой ухмылкой сверлить его спину холодным взглядом с монгольским прищуром; некто другой мог на ночь глядя выйти допоздна собирать колорадского жука; знакомые могли натолкнуться на них в темном проулке, в который вела калитка огородного поля…

Житье в деревне окрашивало невыносимой пошлостью его поступки и вторгалось в них чрезмерным натурализмом.

На счастье, никто им не повстречался, и, проводив Даманскую захолустными, едва освещенными, полутемными улочками почти до дома, Панаров сухо попрощался и поплелся обратно, повесив голову.

Остановившись у своего палисадника и обернувшись, Любка долго и неподвижно всматривалась ему вслед. По щекам текли слезы несчастной женщины.

Поутру Панаров, набросив на плечи вылинявшую зеленую спецовку, быстро перешел улицу, не глядя по сторонам, на другой порядок, и торопливо постучался в калитку сеней пожилой болезной женщины, по инвалидности имевшей домашний телефон, установленный без очереди.

— Марфа Кузьминична, можно от вас позвонить?.. Да по работе надо, в контору…

— Проходи, Толенька, звони, — едва шаркая разбитыми ревматизмом ногами, отворила дверь старушка, пропуская гостя внутрь.

Анатолий вынул из нагрудного кармана искомканный бумажный листок и набрал несколько цифр, напряженно дыша в трубку.

— Виктор Палыч?.. Здравствуйте. Панаров. Нужно встретиться… Нет, не у вас… Да, срочно… Давайте на свежем воздухе. За лесозаводом, по дороге на Пестравку, найдете меня там… Договорились. Сегодня через два часа. Нет, никто не в курсе. Мои в гости уехали.

На неделе Панаров получил от Боксера день, когда следует выйти во вторую смену и «прокатиться». Генка был в бодром расположении духа и предложил «накатить малясь» после смены.

Присев на бревно в осиновой роще неподалеку от грязно-серых бетонных стен завода, метрах в ста от деревянного мостка на высоких бревенчатых сваях над слегка разлившейся здесь желтой речушкой, Боксер сорвал пробку со «Столичной», первым отпил из горла с четверть и передал флакон Панарову, занюхав листком подорожника и пожевав его. Анатолий откинул назад голову и парой привычных глотков выпил столько же — в бутылке осталась ровно половина.