Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

После трех дней вынужденного гостеприимства Надежда, как обыкновенно, не вынесла, и загостившиеся бабушка с дедушкой в замешательстве, торопливо и с неудовольствием, засобирались в обратную дорогу домой. Панаров, обиженный нехлебосольностью жены, взял на заводе «за свой счет» и, надувшись, молчком покидал в сумку свою одежду из шифоньера.

— Дочк, ты таблеточки мне не забыла купить? — заискивающе полюбопытствовал Василий Архипыч, мелко трясущимися руками застегивая пуговицы на несвежей рубахе.

— Не забыла, коробки уже свекрови передала, — неприязненно ответила Панарова. — Меня скоро в аптеке на заметку возьмут.

— Вот и ладненько, вот и умница! — суетливо похвалил ее свекор и заспешил прочь из комнаты.

Алеша не дивился хмурому отъезду отца. Уже случалось, что мама снаряжала ему полный чемодан вещей вперемешку с пожеланием, чтобы тот никогда не возвращался. Поначалу мальчик очень пугался — он не хотел оставаться без папы. На очи наворачивались слезы, в горле застревал ком, было горько и необъяснимо, отчего папа не замечает его, не обращает на него внимания и уходит насовсем, даже не попрощавшись, не обняв, не сказав напоследок, что любит.

Через неделю, однако, папа возвращался — осунувшийся, синюшный, небритый, с тем же охровым чемоданом из грубоватой искусственной кожи. Следовал шумный ритуал встречи — с притворным удивлением, наигранным неприятием, обличением запойного пьянства семьи непробудных алкоголиков, обвинением свекрови в спаивании собственного сына — постепенно к ночи утихавший, после чего родители спали вместе.

Со временем Алеша свыкся с повторявшимися на один лад семейными драмами и понял, что ни в словах, ни в решениях взрослых не бывает ничего окончательного и бесповоротного. Озадачен он был лишь кажущейся искренностью фраз и эмоций — в детсаду для него представлялось большой морокой изобразить в театральных сценках понарошку плачущего кота иль зубасто рассерженного волка.

Взрослые были сложнее, чем Алеша себе представлял поначалу.

Дальнейшая жизнь подтвердила, что поводов для тихого изумления взрослые предоставят ему еще много. Недели через две после очередного возвращения блудного отца из Новиковки, придя домой под вечер от Павлушки, где он замечательно провел время, играя с дядей Гошей в стрелковый тир, искупавшись в чистой срубовой бане, топившейся по-белому, сообща с другом и его папой, испробовав с хохотом мягкого дубового веника на жарком березовом полке и душистого липового чая со свежими домашними «мадденками» и луговым медом в просторном сосновом предбаннике, Алеша неожиданно обнаружил в передней тетю Наташу, безотрадно сидевшую, сжав ладони узкими коленями и ссутулившись, в углу разложенного и наспех застеленного цветастой простыней дивана. Поблизости, у стены, стояло два габаритных чемодана.

Обычно тетя Наташа заливисто смеялась и щебетала в гостях, в этот же раз она едва заметила вошедшего племянника, утирая батистовым платочком горючие слезы с влажно-сапфировых глаз.

— Тетя Наташа, здравствуй! — вежливо обратил на себя внимание мальчик. — Ты к нам в гости пришла?

— Алеша, тетя Наташа немного устала, и неможется ей, — услышал он скорбный глас мамы за спиной. — Иди на кухню, вымой руки, сейчас кушать будешь… Она у нас поживет.

Из приглушенных разговоров родителей, полных намеков и недомолвок, до Алеши дошло, что дядя Артем выгнал тетю Наташу из дома — или она сама от него ушла. Причины он не разобрал.

— Дурак ревнивый, совсем одурел, спятил! — полушепотом ругалась возмущенная мама за дверью в родительской спальне. — Этого спускать нельзя. Раз поднял руку — потом во вкус войдет. Разводиться надо, пока не поздно, с такими замашками.

— Хвостом ей меньше вертеть нужно было, блюсти себя, — размеренно шептал папа. — Не давала бы повода — не бил бы. На заводе все всё друг о дружке знают. Слухи дошли, намекнули ему людишки — вот и вспылил, приревновал.

— Что значит — намекнули? Он ее застал? — почти в голос вскрикнула Панарова и, спохватившись, враз перешла на шипение. — У него доказательства есть? Нет… Домыслы одни. А мало ли что там говорят. Не надо было жениться моложе себя, чтоб не ревновать потом. Ровню бы нашел!.. Сам ей до свадьбы проходу не давал.

— А чего она ему не рожает? — резонно вопросил Анатолий. — Было б чем дома заняться — детьми — на шашни бы времени не оставалось.

— Это ее дело, — завернувшись в одеяло, отрезала Надежда, защищая младшую сестру. — Молодая еще — двадцать лет, пожить для себя хочет… Что она в жизни видела? Сперва отца-пьяницу, теперь мужа-идиота.

— Вот и пожила, — съязвил Панаров, выключая свет в спальне и отворачиваясь на бок. — В следующий раз башку ей оторвет, покуда не разведутся. Замуж вышла — о семье, о детях думай, а не «для себя»… И сколько она у нас будет торчать?

— Недельки две поживет, потом, если что, к Лизке переедет, — поворачиваясь лицом к стенке, ответила жена. — А там посмотрим…

Но уже меньше чем через неделю в дом Панаровых вошел Нежинский, с темным ликом, горящими нездоровым, шалым блеском аспидными глазами, черной щетиной на впалых, бескровных, восково-бледных щеках и всклокоченными смоляными волосами. Он хмуро поздоровался, молчком прошел в переднюю и безмолвно рухнул на колени пред тетей Наташей, мягко лежавшей на диване, даже не прикрыв за собой дверь в комнату. Это быстро сделала за него Алешина мама. Поэтому мальчик не слышал из задней разговора внутри. Где-то через четверть часа дверь открылась и дядя Артем возник на пороге.

— Ну что, мужчина, немудрено на женщину-то руку поднять? — с неприязненной иронией поинтересовалась Надежда.

Панаров молча вышел во двор, не желая ввязываться в разговор, его не касавшийся.

— Я жизнью своей клянусь, что с нее волос больше не упадет, — не поднимая от пола безумно светящихся глаз, с болью вымолвил Нежинский. — Я себе руку лучше отрублю!

— Вот бы раньше и рубил! — заботливо посоветовала свояченица. — Сладил с девочкой двадцатилетней, герой! Не устраивает — разводитесь. Кто тебя держит? Что она от тебя хорошего-то от свадьбы видела? Даже детей вон не решается заводить.

— Я ее люблю. Я не пью, зарабатываю, все в дом несу, по бабам не таскаюсь… — начал оправдываться зять, но тут же был прерван.

— Знаешь, я бы на всю эту домовитость твою наплевала и развелась, коли к тому только одну вещь добавить — руку поднимает, — выразительно, с презрением отмахнулась Надежда.

— Я же жизнью поклялся, что никогда больше… — заладил было наново Артем, но опять был прерван нетерпеливым жестом.

— Зарекалась лиса курей воровать… — с желчной усмешкой выразила Алешина мама свое отношение к обещаниям Артема.