Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Она меня простила! — вдруг злобно выпалил тот.

— А вот я бы ни за что не простила, — заявила Панарова, подбоченившись и вызывающе, безбоязненно глядя вверх, в черные цыганские глаза.

— А я не на тебе и женился, — проронил Нежинский, повернулся и вышел, не попрощавшись, из дома.

На следующий день поутру тетя Наташа наскоро впихнула вещи в чемоданы и засобиралась домой. Синяка на лице уже почти не было видно, лишь небольшое изжелта-бурое пятнышко, которое она замазала тональным кремом и запудрила.

— Смотри, Наташка! Пока ты молодая, красивая, бездетная. Уехала бы в Саратов или Куйбышев, мужика нормального нашла, — дальновидно увещевала ее, провожая, старшая сестра. — Ведь он тебя сейчас быстро обрюхатит, чтоб привязать. А потом уже дороги обратно не будет: дети, возраст…

— Он сказал, что если сегодня до вечера не вернусь, чтоб я Толю завтра утром послала к нам… — невидящими глазами глядя в пространство пред собой, ровно промолвила та. — Его из петли вынуть… Он это сделает, я знаю.

— Веришь ему? — воскликнула Надежда, хлопнув себя маленькой ладошкой по бедру и укоряюще качнув головой. — Да хоть бы и повесился!

— Я решила, я возвращаюсь, — все тем же странным механическим голосом ответила Нежинская.

— Твоя жизнь, — помолчав, заключила Панарова, — иди, сестра…

Дверь хлопнула, и тетя Наташа с двумя чемоданами пошла на автобусную остановку, возвращаясь к мужу.

Алеша недопонял то, что ему удалось подслушать. Но где-то в душе чувствовал, что тетя Наташа поступила правильно. Даже ежели мама была права и дядя Артем не повесился бы. Она и сама не смогла бы с безразличием предоставить другому человеку свободу выбирать — жить иль умереть из-за нее. Жертвовать собой легче.

Настолько глубоко, конечно, мальчик еще не задумывался.

Скоро тетя Наташа забеременела, как и предсказывала Алешина мама, и родила девочку. А потом, с небольшим перерывом, еще одну…

Сестренка Леночка подрастала, но не становилась спокойнее, в полтора года продолжая занимать все мамино внимание, капризничала, плакала, плохо ела и часто болела, словно бы все еще мстила за неправедные помыслы об аборте.

Если брат был дома, ее тут же вверяли его неохотным заботам, что означало стараться развлекать, забавлять, терпеливо играть с ней, показывать цветные картинки в детских книжках, аккуратно кормить с ложечки, убаюкивать в кроватке. Леночка быстро привязалась к старшему братику и косолапо семенила мелкими шажками за ним повсюду, как хвостик, комично и неуверенно перебирая короткими ножками.

Но Алеша изнывал от скуки, проводя с ней время, и при первейшей возможности с облегчением удирал к друзьям на улицу, на вожделенную свободу.

— А я знаю, где у отца ружье взаправдашнее спрятано! — с гордостью огласил Павлушка, собрав друзей у себя во дворе. — Хотите посмотреть?

Конечно, они хотели! Забравшись по высокой приставной лестнице на кровлю, Павлушка отворил дверь чердака, и компания проникла внутрь, в пылищу и опилки, в паутину и горький скипидарный запах смолы.

— Помогите мне убрать в сторону вот эти доски, — указал он на штабель длинных сосновых тесин.

Вскоре из-под досок был извлечен холщовый мешок, в котором оказалась завернутая в тряпье старая берданка, доставшаяся дяде Гоше, может, еще от отца иль даже от деда, нигде не зарегистрированная. Иначе каков смысл был ее прятать на чердаке?

Внушительные размеры и суровая тяжесть истого оружия так восхитили ребят, что они даже не стали искать патроны, которые наверняка были где-то поблизости.

— Давайте играть в войну — в немцев и партизан! — мгновенно почувствовал прилив вдохновения Алеша. — Только нужно еще две винтовки или автоматы.

Настоящих винтовок и автоматов на чердаке больше не оказалось, зато у Павлушки в комнате нашлись игрушечные, вырезанные рукастым отцом из дерева.

— Кто будет немецким фашистом, а кто — русским партизаном? — ровно, с обличьем дошлого игрока в покер уточнил Панаров.

И Павлушка, и Степа в один голос заявили, что хотят быть партизанами.

— Ну ладно, я буду фашистом, — великодушно принял на себя неприятную миссию внутренне торжествующий Алеша. — Но за это буду играть вот этим ружьем.

Ребята с радостью согласились.

Чуть позже вся троица с криками бегала вперегонки по улице: отважные партизаны пытались, хаотично отстреливаясь, скрыться от немецкого солдата, неотступно преследовавшего их с дробовиком наперевес.

Партизан спасли две половины свежего сруба бани, что возвышались у палисадника Панаровых. Можно было укрыться за бревнами либо внутри срубов, устроив засаду на немца, как и положено заправским партизанам. Немец, однако, попался хитрый, предусмотрительный и осторожный и не спеша приближался к опасным срубам, приставив приклад к правому плечу и сосредоточенно целясь пред собой, готовый выстрелить в любую секунду на первое подозрительное движение.

На дороге, что серела асфальтом в стороне, метрах в двадцати, показался «уазик» патрульно-постовой службы. Милиционеры с удивлением заприметили настоящее оружие в руках ребенка и притормозили. Из дверей машины вылезли двое и направились прямиком к вооруженному фашисту.

Тот впопыхах забыл опустить берданку и, резко развернувшись, направил ствол на представителей власти. Они озадаченно остановились, замерли, не доходя, метрах в шести.

— Дробь или картечь? Как думаешь? — с деланным равнодушием предположил младший по званию, не сводя внимательных глаз с направленного на него дула.

— Это твое ружье? — с дружелюбной, располагающей к себе улыбкой, но чуть напряженно спросил старший. — Дай-ка, я посмотрю, — медленно и осторожно протянул он руку к Алеше, сделав шаг вперед и слегка вспотев.

Взяв берданку в руки, передернув затвор и заглянув в дуло, с явным облегчением в голосе и уже немного высокомерно он вопросил:

— А где ты живешь?.. Пойдем-ка, сынок, к твоему папке наведаемся.

Мальчик быстро сообразил, что совершил что-то не совсем правильное — видимо, детям не полагается играть с взаправдашним оружием. Привести в дом двух взрослых милиционеров не предвещало ничего доброго.

— Это не мое ружье, мне его поиграть дали, — понурив голову, чувствуя непривычный холодок внизу живота и сухость во рту, нехотя сознался он.

В это время над срубом вынырнули любопытные головы партизан.

— Вон оно что! — удивился милиционер, подмигнув коллеге. — И кто же тебе его дал поиграть?

Панаров чувствовал, что совершает подлость — собирается наябедничать на приятеля. Но обуявший его страх неизвестных последствий, нешуточных неприятностей и горячее желание их избежать, извернуться, выкрутиться были сильнее. Он решился и показал пальцем на Павлушку: «Вот он».