Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Да я не против, наоборот — молодец!.. Девки ведь, понятно, во вторую не хотят: дом, ребятишки… Ежели так дело пойдет, квартальную премию тебе выпишу. Магарыч с тебя будет! — добродушно хлопнул он пятерней по широкой спине Панарова.

— Не вопрос! — с готовностью поблагодарил тот, придав голосу подобающей случаю восторженной молодцеватости.

В горячем цеху и зимой стояла сухая малиновая жара: безмерная, этажа четыре в высоту, круглая каменная печь мерцала сизым пламенем из растворенного жерла подачи шихты; грозно гудел газ, бьющий тугими струями из грандиозных конфорок; по наклонному, с полметра широкому желобу непрестанной раскаленной вишневой лавой, светившейся голубым маревом по краям и почти солнечно-белой в центре, низвергался и медленно сползал вниз поток расплавленного стекла и безостановочно тек на горячее дутье, к бригаде выдувальщиков с голыми поджарыми торсами, блестящими от пота, с полутораметровыми трубками в руках.

На стекло полагалось смотреть сквозь темные очки, чтобы избежать помутнения хрусталика. Но выдувальщики посылали к черту техника безопасности: «И что я тебе в очках выдую? Задницу бабы твоей?.. Ты, что ль, мне потом норму подпишешь?»

Обмакнув конец трубки в огненную реку, вращая ее пальцами туда-обратно, они искусно цепляли кусочек вязкой розовой массы, превращая его в аккуратный шарик размером с гусиное яйцо, игравший всеми отсветами красного, желтого и синего, сосредоточенно отходили на свое рабочее место и начинали ворожить.

Едва прикасаясь губами к другому концу трубки, неспешно вдувая в нее воздух и непрерывно крутя, они творили свои маленькие копии объектов мироздания, погрузившись в них мыслями: шаровидные галактики, вытянутые веретеном туманности, газовые облака вычурного вида… Добившись нужной формы изделия и слегка охладив его в бадье с водой, стоявшей неподалеку, выдувальщики обрезали гигантскими ножницами с длинными ручками избытки стекла по краям и создавали из них ушки, ободки, карнизы, легко лепившиеся обратно к раскаленному телу цветника, зауживали шейку, уплощали дно, ровняли рифленый торец, заново с шипением пара опускали его в воду и оставляли в стороне мирно остывать, опять приступая к струящемуся адскому жару вулканической лавы за новой жгучей крапинкой солнца.

Погустевший поток магмы плавно переползал в самую шумливую часть горячего цеха — на прессовку. Дюжина мощных прессов автоматически отбирала у реки четко отмеренную порцию, операторы размещали половчее форму и спускали рычаг. Из неказистой бордовой лепешки рождалась нежная, прозрачная лазорево-розовая салатница, конфетница, салфетница или другая «чаплашка» из десятков производимых заводом артикулов. Там же, неподалеку, дробно гремели прессы на подвеску и слезой Феникса выдувалась «капля» для хрустальных люстр.

После охлаждения, учета нормы и первичного контроля качества брак тут же отправлялся в шихту и опять по ленте конвейера нырял в инфернальное нутро печи. Качественный товар уезжал на рисовку узоров в следующий цех, где с искристыми алмазными кругами, вращавшимися с огромной скоростью, работали в основном женщины.

Пресс в горячем был тяжелым и опасным местом работы: почти все операторы на месте десяти пальцев на руках имели набор из уродливых обрубков разной длины и количества — чаще всего, вместо средних и указательных. Прессы заедало, неуклюжий автомат нуждался в помощи искусной человеческой кисти, незаблокированные как положено формы рубили фаланги. Нехватка пальцев ничуть не вредила плану выработки и качеству работы. Наоборот, по числу культей возможно было отгадать, сколько лет горячего стажа на прессовке отбыл обладатель — искушенный мастак, не новичок зеленый… И как часто украдкой пропускал стаканчик в смене.

Работа на рисовке тоже была не из безопасных. После того как мастер-рисовальщик умело выткал алмазом наметку, точной рукой разметил основные контуры узоров, женщины должны были довершить, докончить все «ромашки», «рубины» и «звезды», отгранить, придать нужную изломанную линию торцу — все краем корундового диска, потом зашлифовать острые, лезвием бритвы режущиеся грани другими, более мягкими кругами с песчаником.

Вес обрабатываемых на «рисовке» изделий был самый разный — от стограммовых конфетниц да соусниц до огромных, полуметровых в диаметре тазиков-салатниц и роскошных метровых поленьев хромовых, кобальтовых, марганцевых цветников, весивших несколько килограммов.

Рисовать приходилось под непрестанно бьющей струей студеной воды, чтобы стекло не накалилось и не треснуло, в скользких перчатках, в облаке брызг, мелких осколков, кусочков алмазной крошки и песка. Бешено вращавшиеся диски лопались, разлетаясь острыми иглами по сторонам, стеклянные края и сквозь резину в кровь резали нежные женские руки, осколки ранили защищенную лишь тканью спецодежды кожу, легкие вдыхали сырую мглу. Но за работу на «рисовке» недурно платили с надбавкой за вредность — правда, меньше, чем в горячем.

После цеха рисовки почти готовые изделия отправлялись на полировку, на «химию». Именно там использовался труд заключенных-«химиков». Безмерные ванны с концентрированной серной, соляной либо плавиковой кислотой периодически отворялись, и в дымящееся, шипящее, брызгающее едкими каплями пекло погружались корзины с уложенным в них «прессом».

Побывав в кислотном аду, хрусталь становился хрусталем. Идеально гладкий и прозрачный, бесплотный, самоцветом искрящийся на гранях, благозвучно и мелодично звенящий при легком постукивании ногтем — желанный гость для тысяч семей по всему Союзу.

После полировки на «химии» граненый хрустальный товар проходил приемку, заключительный контроль, получал золотистую наклейку и отгружался на линии упаковки, а затем — ждать своего часа на склад готовой продукции. Использованная кислота из ванн испарялась из открытого отстойника либо сливалась в речушку неподалеку, давно мертвую.

«Химики» были все как один с рубцами после ожогов на коже — спецодежду и рукавицы быстро разъедало, даже гордились ими. Во время смены в носу, в горле и легких горело, воспаленные, красные, слезящиеся глаза щипало, люди надсадно кашляли и выбегали наружу на перекур, чтобы табачным дымом перебить вкус соленого металла во рту.

Помимо «химиков» в цеху трудились в меньшинстве и обыкновенные рабочие. Они за вредность получали молоко. Рабочие побаивались «химиков» и на всякий случай держались от них подальше. У тех была своя жизнь, свои разборки, свои базары, и старожилы рассказывали новичкам вполголоса, что раз-другой, случалось, в ванну с кислотой падал один из «сидельцев», успев лишь кратко завизжать в полете и с шипением мгновенно скрыться под дымящейся поверхностью. Инциденты оформлялись по документам как несчастные случаи на производстве, падение по неосторожности из-за грубого нарушения техники безопасности, и клались под сукно, не заканчиваясь ничем. Тела даже не извлекались из ванн — доставать было нечего.