Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Ав институт не всех берут? — с опаской за свое будущее уточнил Алеша.

— Конечно, нет, — подтвердила его худшие опасения Панарова. — Из десяти лишь одного зачисляют.

— А остальные?..

— Остальные потом идут в техникумы, училища всякие или работать на завод… Где трудно и неинтересно.

Алеша на мгновение замолчал. Он быстренько подсчитывал в уме.

— Значит, из нашего класса в институт возьмут только четверых ребят?.. Нас сорок человек.

— Ну, немножко побольше… — слегка успокоила его мама. — Наверно, человек десять… Отличников и, может, несколько хорошистов.

— Тогда я поступлю, — обрадовался мальчик. — Я лучше всех в классе учусь.

— Обязательно поступишь, — заверила его Надежда. — Если все время будешь лучше всех.

— А вы с папой плохо учились? — пришло вдруг на ум ребенку.

— Не очень, но недостаточно для того, чтобы взяли в институт, — щеки Панаро-вой вдруг слегка зарделись, и она отвела в сторону взгляд.

— Вы пробовали? — допытывался Алеша.

— Нет, не пробовали, — призналась мама. — Мы знали, что не поступили бы… И денег не было — из дома в город на экзамены ехать.

Алеша смолчал, хотя и не понял, как это мыслимо заведомо знать, что не получится поступить, и посему отречься даже от попытки…

Он подумал, что папа и мама наверняка ошиблись — надобно было попробовать. А вдруг их обоих ждало то самое место в институте, которое было предназначено именно для них?.. Но они не пришли, и это место заняли другие, незнакомые люди — ничуть не достойнее и не умнее мамы и папы, но не побоявшиеся рискнуть, отважившиеся…

Панаров-младший исподволь приходил к старой философской мысли, что мы сами определяем границы своих возможностей. И добыть, завоевать что-то в жизни знаменует в первую очередь одно — решиться. Большинство взрослых, очевидно, не решается и поэтому не получает того, чего бы желало и заслуживало. Только понимает это слишком поздно… Ежели вообще понимает.

В третьей, зимней четверти учебного года на уроках физкультуры ребята должны были кататься на лыжах. Каждый четверг по утрам в класс с пыхтением сносились и сваливались в общую кучу лыжи всех мастей: у кого-то неказистые деревянные с черными резиновыми лентами и проволочными крючками вместо креплений, вдетые одна в другую и связанные бельевой веревкой вместе с палками, пластмассовыми кольцами насаженными на острые, простецки загнутые носы; у других — счастливого заносчивого меньшинства — диковинные пластиковые, узкие, длинные, изящно выгнутые, как лук, крепко стянутые по краям над прямоугольной распоркой посредине, со странными металлическими конструкциями для фиксации специальных длинноносых ботинок, обильно натертые интересно пахнувшими мазями.

Алеша относился к обладателям лыж первой, худшей категории.

Помимо тяжелых, неудобно всунутых одна в другую деревяшек и туго набитого учебниками ранца за спиной, он носил в сумке для второй обуви невзыскательный, без эмблем, шерстяной зимний спортивный костюм — голубую олимпийку на молнии и треники с широкими штанинами.

Уроки физкультуры были спаренные, по два за раз. Наспех переодевшись в раздевалке, весь класс с лыжами наперевес выбирался за территорию школы в юные густые сосновые заросли, разделенные ровными, словно бы по линейке расчерченными, длинными и узкими просеками на темно-зеленые, почти черные прямоугольники лесополос, щедро посыпанные белесой снежной пылью и заваленные непролазными сугробами. Вдоль просек и бежала лыжня — две глубокие колеи, нитью тянувшиеся на сотни метров вперед. Лишь на поворотах да вдоль большака, где резкий ветер с негодованием выдувал снега, колеи сменялись ровными и гладкими, как стекло, обледенелыми площадками.

Панаров быстро усвоил, что «кататься на лыжах» знаменовало в реальности совсем не то, что он наивно и идеалистично предполагал. Строгий физрук Андрей Игоревич Шляпников по кличке Шляпа с первого дня подходил к вопросу спортивной подготовки четвероклассников жестко, по-мужски. Вначале обязательная разминка для разогрева — пяток полноценных кругов по километру, потом после краткой передышки забег на следующих пять — уже на время.

Алеша тотчас всей душой возненавидел лыжи. Бестолковые деревяшки при каждом шаге скользили вспять, настырно отказываясь нести его вихрем вперед, палки были коротковаты, морозный ветер хлесткими, нещадными порывами бил в лицо, побелевший нос быстро немел, совсем переставал ощущаться, но при этом мальчику все равно не хватало воздуха и было жарко.

Ребята на пластиковых лыжах злобно покрикивали за спиной «с лыжни!» и с шипением проносились мимо. Тех, кто не желал остановиться и смиренно сойти в сугроб, острым концом палки, словно пикой, кололи в спину или куда пониже и со злостью сталкивали в сторону. Чемпионы успевали молнией промчаться два круга, пока подобные Алеше в муках преодолевали один, и потом, достигнув финиша, с насмешками встречали плотным залпом снежков, отдыхая перед забегом на время, одиноко плетущиеся фигуры безнадежно отставших, беспорядочно втыкавших в снег неудобные палки, нелепо поскальзывавшихся и позорно запыхавшихся.

Шляпа не препятствовал измывательствам, скорее, даже поощрял их.

Он караулил ребят на поворотах, каверзно скрываясь за елками, и за каждую попытку срезать угол назначал в наказание дополнительный «круг почета».

При разминках Алеша с бессильной досадой на себя добредал до финиша одним из последних, вымотав, истратив все силы, и, не успев хоть чуток передохнуть и отдышаться, с безмолвным отчаянием отправлялся бежать следующих пять ненавистных кругов — на время. Результат был плачевный.

— Тройка, Панаров, тройка с минусом!.. И то с натяжкой, — презрительно провозглашал физрук. — Покуда не улучшишь показатели — итоговую за четверть выше тройки в табель не жди. И твоя классная не поможет. Мне все равно, что ты у нее в отличниках ходишь!

Вернувшись с лыжни, вспаренные, разгоряченные, краснощекие ребята гуртом бросились к крану с водой в углу классной комнаты. Хотя пить воду из крана после урока физкультуры изнывавшим от жажды ученикам строго воспрещалось.

Бесшумно войдя еще до звонка, Софья Пантелеевна застигла у раковины двоих зазевавшихся неудачников.

— Так, быстро сюда дневники оба! — прошипела она злобно. — Двойки по поведению… Негодяи! Вы исключение из класса? На вас двоих запрет не распространяется? Правила не действуют?

— А воду не только мы пили, — нахмурившись и потупив голову, невнятным голосом пробубнил Сева Копнин.

— Не только вы? А кто еще?.. Договаривай! — взвилась от ярости классная.

Но Сева быстро смекнул, что ступил на опасную стезю и может сильно повредить своей репутации у ребят. Он замолк и уставился в пол.