Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Все на судьбу свою горемычную она жалуется, — с напускной строгостью в голосе и бровях все же сверкнул коронками подобревший от бойко пошедшей в ход вслед за «детской шипучкой» хорошо охлажденной водки Пегий. — Вон мужика какого здорового отхватила… Живет, как у Христа за пазухой.

— Кабы этот мужик еще пил поменьше, — покачала головой Надежда, неодобрительно поглядывая на стакан мужа, до краев, «с горкой», наполненный услужливой рукой Коркунова.

— Чего уж ты?.. Не спился же он, не валяется нигде, работает, налево носом не крутит, тебя не бьет, — взялся нахваливать свояка, как товар на ярмарке, Пегий. — Вот вы, бабы, с жиру-то и беситесь…

Женская часть застолья целый вечер чинно пригубляла из фужеров золотистое «Советское», давно и загадочно исчезнувшее из скудеющих магазинов, мужская — за малым исключением — совсем не щадила, привычно и бодро хлестала экспортного разлива водку, закусывая ломтиками политой янтарным постным маслом селедки с кружками хрустящего на зубах репчатого лука с лиловыми прожилками. Рыба под свекольно-провансальской шубой и незаменимый «Оливье» с зеленым горошком и кубиками розовой колбасы тоже пользовались заслуженным вниманием гостей.

На столе постепенно менялись все новые и новые блюда: тушеное мясо в чугунной утятнице, благоуханный бараний плов, говяжьи котлеты на пару, тефтели в соусе, жареная и заливная рыба, запеченная целиком в фольге курица. Заурядный набор привычных солений из подпола дополнялся редкой зимней роскошью — аккуратно порезанными свежими помидорами и огурцами с городского рынка.

— А дети как?.. Алешка, Леночка? — умело направляла светскую беседу очаровательная хозяйка стола.

— Да ничего… Алешка — отличник, по пионерской линии недавно пошел, — со спокойным достоинством произнесла Надежда.

— Он у вас с башкой, молодец! — одобрительно кивнул, пережевывая кусок тушеной говядины, Артем.

— Леночка в садик пока ходит, буквы научилась читать, — продолжала Панарова. — А ваши как?

— Да Виолка, наверно, бездельницей будет, егоза растет, в садике ей уже не нравится, со скандалом ходим, — пожаловалась Нежинская, убирая со стола пустые салатницы, чтобы освободить место. — А Вика — вон, сами видите.

— Владька-то ваш в кровать ссаться перестал? — с наигранной хмурой озабоченностью обратил Артем голову к обиженной Елизавете, тужившейся его не замечать и не встречаться с ним глазами. — А то ведь в армию не возьмут.

— Нечего в той армии делать, — сварливо отрезала она, все еще не глядя в его сторону. — То в Афган загребут, то еще в дыру какую отправят. А потом в железном гробу вернут… Не для этого мы детей растим.

— А что ты хотела? — не отставал Нежинский, забавляясь возможностью лишний раз поддеть Лизку, которую давно и бесповоротно невзлюбил. — Вон Толя за границей, в Германии, служил — с ними со всеми глаз да глаз нужен! Вмиг без нашего присутствия к ФРГ перебегут, и опять война через двадцать лет… Только не такая, как в Афгане — ограниченным контингентом, а отечественная.

— Сравнил — Германия! — поддавшись на провокацию, протяжно подивилась неприкрытому скудоумию зятя Коркунова. — А в горах-то этих мы чего забыли?.. Там дикари одни овец пасут!

— Много ты понимаешь: там граница с Таджикистаном! — подкладывая себе плова, с деланной суровостью стратега просвещал свояченицу Нежинский. — Через нее в Союз наркотики везут… Ежели душманам там хвост не прижать — завтра по всей Средней Азии опять басмачи будут бегать… А сколько Союз туда денег уже вкачал?

— Вот-вот, вкачивают всяким чурекам узкоглазым, а русский народ как жил с голой задницей, так и живет, — вполне ожидаемо для него принялась выходить из себя предавшая забвению обет молчания Коркунова.

— Русский люд никак в покое оставить не хотят, — мудро, уже для мужчин, возразил Артем. — Дай нам сто лет мирной жизни и наверху башку поумнее да потверже — американцы от зависти взвоют.

— Пока что мы только воем, — с победным сарказмом промолвила Лизка. — А у американцев и жратва, и шмотки, и техника.

— А у нас — все мировые ресурсы, реки, электричество дармовое из воды, промышленность тяжелая и земля какая, — как-то без огонька, скорее для вида парировал Нежинский, начиная понемногу уставать от беседы с не особо далекой родственницей. — Через двадцать лет бы могли что-то вроде коммунизма построить.

— Ой, кто бы говорил о коммунизме! — с финальным торжеством в голосе подскочила на стуле Коркунова. — Тебе бы при Сталине с лесоповала или из канала не выбраться, коммунист!

— Вот если Горбач завтра направит эту дикость — что люди не могут сами на машинке джинсы пошить и на рынке или в магазине продать — и оставит притом ресурсы под государством, я ему самолично памятник перед своим домом поставлю, — с усмешкой посулил ей Артем.

Тут уже, не выдержав, в разговор вступил порядком раскрасневшийся и охмелевший от выпитой почти без закуски — легко, на раз идущей, охлажденной, недавно из морозилки — «экспортной», Алешин папа.

— Ты этой гниде меченой веришь? Этому пустомеле, галке болтливой?.. Он еще меньше коммунист, чем мы с тобой! — шлепнул тот по столу пятерней, едва не опрокинув стакан, заново наполненный заботливой рукой Борьки. — Ничего толкового он не сделает, попомните мои слова! Развалит то, что после Леньки осталось, к чертовой матери!.. Мы-то хоть пожили. А вот дети наши — ничего их не ждет впереди.

— Ладно, увидим, — примирительно заключил спор Нежинский, уважавший мозги и суждения Панарова. — Я им тоже не восторгаюсь… Хоть и непьющий, но не понимаю, как он с пьянством борется: полки в магазинах от водки ломятся, а шампанского на стол или затрапезного сухого бутылку — только по блату, по своим.

— Споить народ водкой хочет, — лаконично поддакнула Наташка.

— Ага, в рот вам ее силком заливают! — въедливо вставила Лизка. — Вы не пейте — и все тут.

— Так от тебя ж повесишься, ежели не пить, — добродушно признался Пегий. — Всю плешь проешь — деньги, деньги… Вот мы и выпиваем иногда, когда невмочь. Досаждают же, да, Толян? — задорно подмигнул он свояку.

— А мне здесь скучно, в нашем Бахметьевском захолустье. Один кинотеатр — и все. Ни театров, ни концертов, ни выставок, ни музеев… Я бы в Москве хотела жить, — посетовала Нежинская, расторопно успев принести с кухни и расставить на столе следующую порцию фарфоровых, дразнящих аппетит, вкусно пахнущих кастрюлек. — Там всегда хорошо будет — и с Горбачевым, и без Горбачева…

— Так Москва ж за счет нас и жирует! — с готовностью вторил ей Пегий, потянувшись за одной из крышек. — Мы здесь на вредном производстве здоровьем не дорожим, а в столице — та же зарплата в обычном цеху… И снабжение. Весь импорт там оседает.