Венсан Равалек - Гимн шпане

Наш пассажир растянулся на заднем сиденье и, похоже, уснул, не замечая жужжания огромной мухи, что кружила в углу ветрового стекла, я подумал, аж в глазах рябит, так и рехнуться недолго, тут Мари-Пьер как заорет: осторожно! — справа столкнулись три машины, одна из них, «рено-пикап», сделала натуральный кульбит в воздухе, рухнула крышей вниз и завертелась вокруг своей оси; прошли считанные секунды, но мне казалось — годы, словно я сам в замедленном времени разбивался на той машине, к счастью, я ехал на приличном расстоянии и не пострадал, но все же успел разглядеть лицо водителя: длинные волосы упали вперед, голова врезалась в искореженную железяку, шея согнута под неестественным углом, — я запомнил эту картину так подробно, будто видел ее в микроскоп; вдруг придурок на заднем сиденье стал ржать, как ненормальный: господи, вот идиоты, мать их за ногу, — он повернул голову, так что я видел в зеркальце его лицо, это было лицо сумасшедшего, глаза блестели, рот кривился в клоунской гримасе, в довершение он прищелкнул языком и сообщил безапелляционным тоном: уверен, все дело в шинах, если они лысые или плохо надуты — аварии не избежать, но это прозвучало дико фальшиво, и хотя причина аварии была неизвестна, я не сомневался, что он врет, о чем ему и сказал; не знаю почему, я проникся убеждением, что это он виноват в трагедии — глупо, конечно, и нелогично, но… дрожь у меня в руках все не унималась, а он разглагольствовал о роке и смерти: иногда смерть бывает очень нелепой, знаете, как говорил генерал Зиап [50] Зиап Во Нгуен (р.1911) — вьетнамский политический и военный деятель, один из создателей и главнокомандующий Вьетнамской народной армии. , «на земле каждый день умирают миллионы, так что человеческая жизнь не стоит ни гроша», он взял в руку свою книжку, помахал ею в воздухе, как веером, и вдруг меня охватило удушье, по салону разлилась невыносимая вонь — точь-в-точь запашок на лестнице моего прежнего жилища, когда нагрянула полиция; черт, откуда такая вонь? — обратился я к Мари-Пьер, она сказала, что ничего не чувствует, а сзади раздался сардонический голос: мамой клянусь, напердел не я, — Мари-Пьер захихикала, я задыхался, с трудом удерживая руль, и, увидев первый же указатель к стоянке для туристов, свернул на подъездную дорожку.

— Ты чего придумал?

Я остановился рядом с вереницей автофургонов и, переведя дух, напомнил, что она хотела выйти, а этот кадр не упустил момент и отколол новую шутку: заодно проветрим как следует, запашок и впрямь того, и он наморщил нос, пародируя хрюшку из популярного телешоу.

Мари-Пьер направилась в сторону туалетов, а я вышел, чтобы немного размяться, и нарочито повернулся спиной к юному цинику, стояла жара, пахло разнотравьем, шоссе тянулось насколько хватало глаз, все машины были доверху нагружены, с чемоданами и велосипедами на крыше, уставшие путешественники устраивали пикники на обочине, — да, это был сезон отпусков, и меня вдруг охватила грусть. Грусть и горечь. Я все, можем ехать, крикнула Мари-Пьер, однако наш попутчик исчез, его не было ни рядом с машиной, ни в туалете, мы внимательно осмотрели все вокруг стоянки, но его и след простыл; Мари-Пьер хотела, чтобы мы его дождались, ерунда какая-то, не мог же он испариться, но я включил зажигание, по коням, говорю, не торчать же здесь целый день, и когда мы тронулись, у меня словно гора с плеч свалилась — чао, дружок, счастливого пути! Я поехал с максимально возможной в этой давке скоростью, не прошло и часа, как мы въезжали в Бордо, там пробка превратилась в бедствие, машины стояли от самого моста, но мне было плевать, я боялся одного — что этот кошмар возобновится, однако, прислушавшись к себе, решил, что все нормально, никаких чертиков из коробочки; мы битый час потели на солнцепеке, вдыхая выхлопы, Мари-Пьер взмокла и жаловалась, что больше так не может; как бы то ни было, а он забавный парнишка, сказала она, имея в виду нашего попутчика, и тут вскрикнула, смотри, он книжку, забыл, я говорю, какую книжку, не было никакой книжки, но она держала в руках «Даму»: видишь, значит, он не собирался убегать, она хотела что-то добавить, но я затормозил, выхватил у нее из рук книжку и вышвырнул в окно, и вдруг меня охватило жуткое ощущение, будто я — та умирающая старуха из моего дома у вокзала, я буквально проживал ее боль и страх в момент, когда мы с Жилем постучали ей в дверь и убежали, она долго-долго лежала в своей квартире парализованная, но в сознании, у меня внутри прокрутилась вся ее жизнь, маленькая, неприметная, в которой было не много радостей, я чувствовал ее запах и даже вкус во рту, вялый вкус старости… я едва успел высунуться в окно — меня вырвало, в глазах Мари-Пьер сквозил неподдельный ужас, господи, что с тобой, ты заболел, спросила она, протягивая мне платок, и, вытирая лицо, я с трудом проговорил: ты что, не заметила, он же чокнутый, сумасшедший, может, даже маньяк-убийца, в любом случае опасный тип, — в ее взгляде отражалось недоверие и в то же время страшное беспокойство, — ладно, все нормально, успокоил ее я, просто съел сегодня что-то не то, клянусь, у меня не поехала крыша, понимаешь, со мной происходит что-то странное, я не могу тебе объяснить, хотя уже давно пытаюсь выяснить, в чем дело.

До магистрали мы ехали в полном молчании, я был погружен в свои мысли, она терялась в догадках, и надо признать, было с чего — произошел действительно странный случай; в какой-то момент, чтобы что-то сказать, я показал на щит «Домашний гусиный паштет»: может, купим? Но она едва слышно пробормотала: раз ты болен, лучше не стоит; уже перед самым пляжем я приобнял ее за бедра и попросил прощения, сославшись на то, что совсем задергался, наверное, слишком много работал в последнее время, она улыбнулась; иногда ты ведешь себя так странно; вскоре я поставил машину на стоянке среди соснового бора, повсюду разгуливал народ в купальниках и плавках, кто с доской для серфинга под мышкой, кто с мячом, и на дорожке, ведущей к морю, мы смотрелись бледными поганками — я уже сто лет не бывал в подобном месте, а Мари-Пьер хоть родилась у моря, но то был Ла-Манш, никаких тебе шикарных пляжей вроде этого — с дюнами, соснами на заднем плане, палящим, словно в пустыне, солнцем, с волнами и серфингистами. Пляж был так велик, что, пройдя всего ничего, мы без труда нашли себе местечко, большинство нежилось голышом, демонстрируя идеальный загар всех частей тела, Мари-Пьер сказала: надо брать с них пример, если я появлюсь на Кап-Даге с такой кожей, меня просто засмеют, я не удержался от улыбки: что ж, ты права, чего церемониться, а про себя подумал совсем другое, представил, как сейчас все эти кобели будут пялиться на нее и пускать слюну, я заранее ощущал раздражение; в общем, мы разделись догола и улеглись на полотенца, поначалу мне было не по себе, но на самом деле никто не обращал на нас внимания, и мало-помалу я расслабился; лучи солнца так нещадно палили, что вскоре мы решили искупаться, честно говоря, без плавок было очень приятно, на пляж с шумом накатывали огромные волны, с белой пеной, так что мы плескались и дурачились у самого берега, ныряя под волну, которая тащила нас вглубь, Мари-Пьер в лучах света, бриллиантами отражавшегося в каплях воды, порхала словно райское видение, я любовался ею, позабыв обо всем — о пробках, а главное, о нашем жутком пассажире и угрызениях совести насчет старухи, вот здорово, сказала Мари-Пьер, я обнял ее, и нас увлекла сила отлива, мы еще долго возились в море, она так и льнула ко мне, а потом вышли на берег, продрогнув до самых костей, и испытали истинное наслаждение, греясь на солнышке после купания, прижавшись дрожащими телами к песку и ощущая, как капли воды постепенно испаряются; обсохнув, мы слегка обмазали друг друга кремом для загара, слегка, зато везде, не будь на пляже так много народа, все это закончилось бы понятно чем, но она заскромничала, мол, только не здесь, люди же вокруг, хотя, если присмотреться, другие парочки не теряли времени, а к вечеру мы стали такими красными, что официант в ресторане при гостинице принял нас за немцев; по счастливой случайности; у них оказался один свободный номер, уютная комната с большой кроватью и пуховой периной, казалось бы, совсем не нужной при такой жаре, но это говорило о классе и комфортабельности заведения; мы обгорели, что затрудняло даже обычные ласки, к тому же после морского купания и вина изрядно одурели, и тем не менее занялись любовью, недолго и очень осторожно, охая и ахая при каждом болезненном движении; уже перед сном мне пригрезился тот чудик, голосующий на дороге, но знаете, плевать я на него хотел.