Венсан Равалек - Гимн шпане

На следующий день лило как из ведра. Господи, какой кайф — лежать, зарывшись в одеяла, и слушать перестук капель по черепичным крышам, если бы я мог, никуда бы не поехал, мы бы целыми днями оставались наедине, она да я, дрыхли бы, любовью занимались, ходили на пляж, обедали, но, хотя ничто нам не мешало, я ведь обещал, мне было бы неудобно перед Бруно с Патрисией, я знал, что ради нас они отказали другим знакомым, так что после завтрака мы стали собираться в дорогу.

Поднялся ветер, на смену купальникам пришли дождевики, вдалеке слышались раскаты грома. Не знаю, чем люди занимаются в отпуске, когда портится погода, скорее всего, ничем, просто ждут, когда она улучшится, и, как дебилы, пялятся в телевизоры. Давай перед отъездом пройдемся по пляжу, предложила Мари-Пьер, обожаю, когда штормит, мы подошли к машине, и я поцеловал ее взасос, как в кино, тили-тили тесто, жених и невеста, закричали детишки, проходившие мимо, она рассмеялась, заметив, что они почти угадали, если бы в тот момент мне сказали: выбирай, все твои бабки или она, я бы не колебался ни секунды.

Ветер был такой сильный, что нам пришлось пятиться, повернувшись к нему спиной, в вихрях песка, который кружился вокруг, словно подхлестывая нас; как в Эгрета, помнишь, я сказал, ага, а сам про себя все готовился задать ей вопрос, не дававший, мне покоя с самого утра, и наконец решился: может, нам официально пожениться, как ты думаешь? — из-за грохота волн и завываний ветра мне пришлось орать, она ответила, не знаю, давай, тут рев стихий на минуту смолк, и тучи пронзил солнечный луч, а у меня в голове пронеслась одна очень странная фраза — перст Божий в блеклых небесах, я переспросил, нет, ты правда согласна, она улыбнулась, ну да, конечно, нам вроде ничего не мешает, у меня только одна просьба, будь терпимее; мы бросились бежать, потому что начался настоящий ливень, сверкнула молния, и прямо на бегу я ей пообещал: не бойся, я тогда просто сорвался, этого больше не повторится, и в то же время у меня в ушах звучал знакомый голос, противный голос белобрысого автостопщика — перст Божий в блеклых небесах, да, на хрен, да, перст Божий в океане крови, вот она, высшая правда, — но я не показал виду, мы спрятались под деревьями, а потом у нас было чудесное путешествие, всю дорогу мы только и говорили что о предстоящей свадьбе, когда и где она пройдет, однако я никакие мог избавиться от смутного ощущения, что все это одна пустая болтовня; если бы я послушал внутренний голос, мы поженились бы в тот же день, позвав в свидетели случайных прохожих, в первой же деревенской церкви, но я не решился высказать свое желание, и мы продолжали строить планы, пока я не, почувствовал, что от усталости не могу вести машину и пора где-то остановиться.

Мне все уши прожужжали про Кап-Даг и его архитектурные достоинства, мол, сам увидишь, потрясающее место, поэтому я ожидал чего угодно, только не нагромождения современных коробок, честно говоря, видали мы и получше. Бруно с Патрисией не было дома, но они оставили записку, что вернутся около полудня, так что у нас было время осмотреть город, правда, мы не решились раздеться, на пляже — это я понимаю, но идея разгуливать с голой задницей по улицам среди машин, как будто так и надо, меня не грела, слава богу, мы встретили еще несколько человек в шортах, а то могли бы оказаться белыми воронами.

— Все-таки ужасно странно, — заметила Мари-Пьер,— я не думала, что это здесь до такой, степени.

Все были в чем мать родила — велосипедисты, покупатели в магазинах — загорелые, с причиндалами напоказ, я попытался принять непринужденный вид, мол, ладно, люди имеют право выбора, нудисты так нудисты, но в глубине души был смущен, даже шокирован. Возвращаясь после нашей экскурсии, честно сказать, весьма непродолжительной, городок-то небольшой, мы встретили Бруно с Патрисией, которые шли с пляжа, я не смог удержаться и бросил быстрый взгляд вниз, член у него был что надо, побольше моего, мы перецеловались вот молодцы, давно приехали, блин, где вы так загорели, и тут же: да вы небось совсем запарились в одежде, долой комплексы, вот увидите, как это здорово, — пока они говорили, перебивая друг друга, мы уже сели в лифт, на наш этаж ехало несколько человек, я был зажат между стариком и его женой, ни дать ни взять две старые обезьяны, из всей одежды только пляжные сумки, отвратительное зрелище, через пять минут я сидел на террасе в довольно скромной квартирке, натирая задницу в пластмассовом кресле, а Мари-Пьер с Патрисией нарезали салат; обалденно, правда, сказал Бруно, террасы, устроенные каскадом, выходили прямо на залитое солнцем море, и хотя я чувствовал себя не в своей тарелке, вынужден был согласиться, здесь и впрямь неплохо.

Несколько дней, кроме еды, спанья и лежания на пляже, мы больше ничем не занимались, уже следующим утром я преодолел свой маленький комплекс, и хотя вышел из дома одетый, довольно быстро поддался царящей вокруг свободе и снял плавки — между нами, загорать нагишом было куда приятнее, я испытывал это первый раз в жизни; мы арендовали на неделю лежаки в привилегированной части пляжа, теперь у меня было только две заботы: каждые полчаса ходить окунаться, спасаясь от палящего солнца, да подставлять спину девчонкам, чтобы мазали кремом, а около четырех пополудни между нами разгорелся спор, идти или не идти в ресторан: мне надоело покупать еду в магазине, сказала Патрисия, но Бруно возразил, заметив, что ее выходы в свет влетят ему в целое состояние, в конце концов мы, естественно, поужинали не дома, а в одном из заведений в самом центре, разумеется, жутко дорогом и с посредственной кухней, но после трех бутылок «Рикара» для разогрева и бутылки розового никто не возмущался — какого черта, мы же в отпуске!

Бруно с Патрисией выделили нам кушетку в гостиной, а сами спали у себя на двух сдвинутых кроватях, квартира была маловата, но с учетом террасы для недельного отдыха места более чем достаточно, и все же пребывание четырех человек в голом виде на ограниченном пространстве поневоле повышало интимность обстановки, ночью мы слышали все, что у них происходило, а порой и стоны соседей, доносившиеся в открытое окно, — вопли обеих парочек создавали прямо стереоэффект, о-ооо, у-уух, неслось со всех этажей, — а у Мари-Пьер были месячные, впрочем, я не особенно страдал, зато Бруно, похоже, за меня переживал, и как-то утром, когда мы валялись на пляже вдвоем, он спросил: слушай, вы что, вообще не трахаетесь, никак, поссорились? — я ему все объяснил, н-да, сказал он, фигово, для нас с Патрисией месячные не помеха, а я ответил, что мне в эти дни трахаться как-то неприятно, короче, мы стали взахлеб обсасывать эту тему, в чем, в чем, а в сексе он был большой спец и мог говорить часами, Бруно был абсолютно уверен, что я только об этом и думаю, да еще мы трахаемся под боком, посочувствовал он, у тебя небось крыша едет, — казалось, его всерьез огорчает такое положение вещей, — хочешь сегодня переспать с Патрисией, я все организую? Что-что, повтори-ка, я не ослышался? Нет, он имел в виду именно это: пусть Патрисия тебя утешит, представляю, как ты измучился, так и свихнуться недолго, если ничего не предпринять, — я был просто в шоке. И тебе все равно, что я поимею твою подругу? А он говорит непринужденным тоном, как само собой разумеющееся: конечно, к тому же вы с ней уже трахались, и никто из нас не умер. Наступила долгая пауза, за темными очками я не видел его глаз, странно бывает открыть человека, о котором давно уже составил четкое, но, как оказалось, ложное мнение, с совершенно новой стороны: для меня Бруно был славный малый, этакий маменькин сынок, немного себе на уме, хотя, конечно, далеко не дурачок, но я привык думать, что по сравнению со мной он полный ноль, поэтому после его признания почувствовал себя обезоруженным, даже виноватым, как мальчишка, пойманный с поличным.