Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Крайне жалки и беспомощны были первобытные люди; так же жалки и современные дикари. Их тяжкие болезни приводят свои жертвы к неминуемой гибели, без всякой надежды, без всякой отсрочки. Иногда только колдунам при помощи фетишей и заговоров удается облегчить участь приговоренных.

Но зато у первобытных людей и дикарей – гораздо меньше болезней.

Меньшее разнообразие микробов. Меньше уклонений от нормы в печени, в почках, в легких, в сердце, в кровообращении. Нет излишних осложнений в функциях нервной системы. Нет неврастении, навязчивых идей, боязни пространства, темноты, чрезмерных возбуждений или депрессии. По мере роста культуры, даже на наших глазах, растут в своей многогранности и болезни, незнакомые нашим недавним предкам. И не потому, что теперь медицина обладает большей точностью своих диагнозов, но потому, что подобная многогранность уклонений организма сама вызывается многогранностью жизни.

Нет сомнения, что благодаря медицине и улучшенным гигиеническим условиям люди теперь дольше живут. Количество стариков, доживающих до восьмидесятилетнего возраста, в пропорции ко всему населению, значительно больше, чем раньше. Сколько таких, поддержанных терапевтами или хирургами, можно встретить на городских улицах, согбенных, полуслепых, полуглухих, медленно передвигающихся, одних – благодарящих Господа, других – благодарящих врачей за продленную жизнь. Еще полстолетия назад такая картина не наблюдалась. В связи с этим за последние сто лет, и даже меньше, в культурных странах изменилось определение возраста по отношению к старости. Кто из современных русских читателей, если ему около пятидесяти лет, не возмущается при чтении следующей фразы Тургенева: «Вошел в избу старик лет пятидесяти». Или какая из достаточно взрослых русских дам не негодует, читая следующее определение Островского: «Старуха пятидесяти пяти лет»?

Классификация людей на молодых, пожилых, старых, бесспорно изменилась за последние десятилетия. Но, к сожалению, не потому, что современные молодые люди дольше остаются молодыми, а потому, что старики дольше живут. В этом смысле совершенно прав знаменитый французский психофизиолог доктор Каррель, чистосердечно признавшийся:

«Медицина наша удлинила не молодость человека, а старость».

Бросим же теперь общий взгляд на современного цивилизованная человека, особенно – жителя больших городов и столиц, в которых строится новая жизнь, определяются судьбы народов, творятся высшие ценности науки, литературы, искусства, царят очередные течения философских идей, венчающих мировоззрение эпохи.

Жуткое явление представляешь собой это странное существо, назначенное Господом в цари природы, но под личиной которого сам Господь с трудом различает свое подобие и свой образ. Покрытый переработанными травами и шкурами убитых животных, ютится он в железобетонных пещерах, скрывшись от неба и солнца, греясь у колец радиатора, освещаясь звездами ламп накаливания, яркими рамами сияющих газов; спускается из гроба-жилища в овраги улиц, сливается с клокочущим потоком людей, в рокоте говора, в гуле машин, в скрежете тормозов, в криках и бормотаниях радио, среди слепящего света рекламных призывов, огненных стрел, букв, мерцаний и вспышек.

Садится на него машинная копоть и пыль, соединяются с дыханием испарения бензина, запахи масел; обрушиваются на нервную ткань всевозможные индукционные токи, токи высокого напряжения; и, сверх всего, пронизывают тело во всех направлениях созданные техникой радиоволны, возмущающие эфир вместе с погруженными в него организмами.

Всем нам кажется, что быстрый материальный прогресс обогащает психику цивилизованного человека, творит новые возможности для развития тела и духа.

Но уже в конце прошлого столетия, когда техника стала развиваться в ускоренном темпе, Макс Нордау не без основания в следующих словах выразил свою тревогу:

«Культурное человечество попало в плен к новейшим открытиям и к прогрессу. У человечества не остается времени приспособиться к видоизменившимся условиям существования. Мы знаем, что наши органы изощряются благодаря постоянной практике, но при одном условии, если это совершается постепенно; в противном случае они скоро расходуются, отказываются служить».

А в наше время, при техническом прогрессе еще более стремительном, уже упоминавшийся выше доктор Каррель всецело подтверждает мысль Нордау и предостерегающе говорит:

«Мы гораздо меньше применяем свои способности приспособления, чем наши предки. Образ жизни, созданный научной цивилизацией, сделал бесполезными механизмы, деятельность коих была непрерывной в продолжение тысячелетий у человеческих существ. Между тем, упражнение этих механизмов, вроде способности приспособления, – необходимо».

Вот именно подобная ненормальность, по мнению Карреля, нарушает наше равновесие и по отношению к внешнему миру и по отношению к миру внутреннему. Она губит устойчивость нашу и экстраорганическую, и интраорганическую.

А если так, то в чем же заключается жизненная правда техники? Материальное значение ее в смысле удобств и сохранения жизни – противоречиво. Физиологическое значение – вредно, несмотря на успех медицины. Социальное же – опасно, при росте нового класса рабов.

И как будто бы был прав наш философ В. В. Розанов, сказавший:

«Техника, присоединившись к душе, дала ей всемогущество. Но она же ее раздавила».

Перейдем теперь от техники к другим ценностям нашей цивилизации.

Вот – область науки. Блестящее завоевание человеческого ума, проникновение в законы природы, тайн мертвой материи и живых организмов.

Сколько изощренности, углубления мысли, проявлений настойчивости, таланта, гения. От Аристотеля, бывшего одновременно и примитивным естествоиспытателем, и психологом, и социологом, до наших дней превратилась наука из скромного портика в грандиозный дворец, с приемными парадными залами, с бесчисленными рабочими кабинетами математиков, астрономов, геологов, биологов, социологов, расширяющих свои помещения в связи с дифференциацией знания. И какие великие имена! Евклид, Архимед, Птолемей, Леонардо да Винчи, Паскаль, Декарт, Коперник, Кеплер, Ньютон, Лейбниц, Лавуазье, Лаплас, Ампер, Кювье, Дарвин, Клод Бернар… И другие, и другие – незабываемые и забываемые. К середине прошлого века достигла наука наибольшего самоудовлетворения и гордости. В расцвете славы и сил намеревалась заменить собой и философские искания и религиозные устремления души. Позитивизм, материализм выросли из этого восторга перед научной стройностью объяснения мира.