Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Куда бежать от соседа, открывшего окно, поставившего свой приемник на всю глотку громкоговорителя? Как спастись беззащитному невольному слушателю? Скрыться в городской сад? Но и возле сада – с четырех сторон окна. И опять то же: с одной стороны – танцы. С другой – болтовня спикера. С третьей шансонетки. С четвертой – жуткая соната Равеля.

Не сквер для отдыха, – один из кругов дантова ада.

После всех этих пыток как иногда не умилиться, найдя повод вспомнить молчаливо-мудрые прошедшие времена?

Как-то раз, бежав от соседа, наслаждавшегося грохотом тамтама, дошедшего до нас с берегов Конго, достиг я окраины города. Шел по спокойной улице, где тишина редко нарушается скрежетанием, визгом, свистом, кряканьем, хрюканьем, хрипом машин. И, вдруг… Из открытого окна одной виллы послышалось…

Что это? Какая радость! Чьи-то руки, по всей вероятности, детские, в нерешительности разбирают на пианино турецкий марш Моцарта. Темп – застенчивый, медленный. Мелодия спотыкается на ошибочных нотах, возвращается вспять, снова пробирается вперед среди груды препятствий. Кто эти странные ненормальные состоятельные люди, имеющие прекрасного Филлипса на всех волнах, но обучающее музыке своего ребенка, без намерения сделать из него Рахманинова, Орлова 257 257 Василий Михайлович Орлов (1858-1901) – композитор, хоровой дирижер, музыкальный теоретик. , Рубинштейна, Боровского 258 258 Александр Кириллович Боровский (1889-1968) – пианист, педагог. С 1920 в эмиграции, с 1940 жил в США. Выступал с концертами, записывался на грампластинки. ?

Да, это – настоящее пианино. И звуки – живые. Родившиеся не за тысячи верст от этого дома, а тут же, рядом: без отправительной станции, без антенны, без приемника, микрофона, трансформатора, конденсатора, потенциометра, проволочных обмоток, эфирных волн.

И снова вспомнился мне из детских лет – старый рояль. И коврик под ним. И над головой – гудение басов, переливы верхних нот-колокольчиков в рапсодии Листа. И попутно встал в памяти первый электрический фонарь. Первые граммофонные голоса в загадочном ящике. И незадолго до постройки ветки железной дороги в наш город, пленительные поездки на лошадях, в экипаже. Неторопливо стучали колеса, медленно изменялся пейзаж окружающих гор и холмов; завидев любопытный цветочек, или странный камешек возле шоссе, можно было соскакивать на дорогу, срывать цветы, собирать камни, сосновые шишки, в легком беге догонять экипаж.

А теперь – несешься в экспрессе, смотришь в окно… Промчался откос крутой горы и что-то цветное мелькнуло. Что это; цветок, камень, осколок бутылки? Или мчишься по воздуху в долгом полете. Что это внизу? Ручей или тропинка? Река или шоссе? Какой лес – еловый, сосновый, лиственный? И что за пятна и точки далеко в воздушном провале: дома, стога, обломки скал, животные, столбы, люди?

Чем дальше, чем ближе к настоящему времени, тем все быстрей, все менее ясно, менее разборчиво на нашем пути. И до каких это пределов и сроков?

Много благодеяний принесла человечеству техника, с самого начала своего зарождения. Вывела людей из первобытных становищ, согрела, одела, побрила, подняла в пиджаках на неизмеримые высоты над жалким животным прозябанием, создала досуг для изощрения мысли и чувств, для любования красотами мира, для взлетов вдохновенного творчества.

И в то же время, противно велению Божьему, утерев пот с лица человека, переложив на бездушную машину тяжкий физический труд, сама техника стала бездушной, равнодушной, как машина, и к злу, и к добру, и к Богу, и к дьяволу. Каждая созданная ею полновесная монета культуры, включенная в золотой запас человечества, имеет обязательную обратную сторону. Один и тот же примитивный топор одинаково служит и для постройки жилищ, и для уничтожения врагов. Один и тот же высококультурный ток освещает, согревает, передвигает людей и убивает на электрическом стуле, на проволочных заграждениях. Паровые двигатели, сменившие паруса на воде и прирученных животных на суше, приносят радость ускорением сношений; и они же создают блиндированные поезда на земле, огнедышащие броненосные чудища на водных пространствах. И сменившие почтовых голубей аэропланы, осуществившие наяву мечту о сказочных коврах-самолетах, сменяют свой вид мирных птиц, превращаются в хищников, истребляющих с воздуха замершие от ужаса человеческие птичники лежащих внизу городов.

Велик сейчас цивилизованный человек. Далеко ушел от низших собратьев, рыскающих по лесам и пустыням. Гордый могуществом своего знания, царит он над всем живым и мертвым на отведенном ему в обиталище спутнике солнца. Звучат в его устах святые слова о любви, о познании тайн, о порывах творческих сил.

Но наступают иногда страшные сроки. Сбрасывает человек с себя пышные одежды тела и духа, вместо образа выше подобия Божьего показывает миру свой второй лик, хуже звериного…

И в дыму усовершенствованных пожарищ войны рушатся благоустроенные города, верные убежища от жестоких стихий. Распадаются в прах величавые здания, оборудованные по последнему слову удобств и комфорта, обращаются в груды железа и камня храмы новейшего языческого богопочитания – заводы и фабрики. Обезумевшие толпы мечутся, ища спасения в подземных норах; рев и вой смертоносных чудовищ сливаются с гудением пламени, с предсмертными стонами; и под внезапно выросшими холмами цивилизованного мусора перемешано все в общей могиле: статуи, книги, картины, посуда, радиоаппараты, граммофоны, пылесосы, безопасные бритвы…

И еще новый круг трагических противоречий техники.

Казалось бы – как сокращает машина физический труд. Скольких людей освобождает от проклятия непрестанного напряжения мышц, от изнурения всего организма. Какую гордость человеческим знанием испытывает зритель, наблюдающий работу современного экскаватора, сменившего сотни лопат былых землекопов! Вонзается в почву гигантская металлическая челюсть, грызет землю и камни, вбирает их в свою огромную пасть, торжествующе поднимается к небу, вращает железную шею и послушно перебрасывает добычу туда, куда указывает воля одного человека.

А какое количество людей и животных освобождено от тяжких усилий паровой и электрической тягой. А с какой легкостью под электрическим сверлом распадаются камни, горные породы, каменноугольные пласты.

И, между тем, несмотря на все это великолепие прогресса, на все это величие, – странное зрелище: количество изнуряющихся от тяжкой работы людей не уменьшается, а увеличивается. С одной стороны, каждая машина заменяет десятки и сотни рабочих; с другой – каждая машина порождает другие, вовлекая в свой круг сотни и тысячи новых людей. Точно со сказочной многоголовой гидрой борется машинная цивилизация с проклятием труда, созданного первородным грехом. Но отсекается одна голова и вместо нее появляются новые. Сокращается труд в одной отрасли и одновременно увеличивается в другой, требуя ускорения добычи горючего, каменного угля, нефти, металла.