Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Такого суда, как могут подтвердить историки, до сих пор не было ни в одной цивилизации; не только в нашей, океанийской, но и в средиземноморской – у египтян, греков и римлян, и даже в речных, по Тигру и Евфрату, – у ассиро-вавилонян. Римская цивилизация, сравнительно с нынешней нашей, была очень скромна: не имела ни радио, ни граммофонов, ни электрического освещения, ни электрических стульев. И все-таки Цезарь, взяв в плен галльского вождя Верцингеторикса, не устроил над ним судебного процесса на основах римского права, чтобы не краснеть перед современниками, a незаметно удавил пленника в темнице, да и то не сразу, а через шесть лет после пленения.

А на несколько столетий раньше, еще совсем в дикие времена, когда царь лидийский Крез напал на персидское царство и был разбит и взят в плен Киром, победитель не только подверг побежденнаго суду своих прокуроров-сатрапов, не просто простил его и даже сделал близким советником своим и своего сына. И происходило это в шестом веке до нашей эры, когда еще не появлялись труды Иеринга, Бирлинга, Меркеля, Пухта, Регельсбергера, не говоря о взглядах на право у Канта, Фихте и Гегеля.

А в наше время американский Кир повесил вражеского министра иностранных дел Риббентропа, хотя отлично мог сделать его своим ближайшим советником, вместо Хисса.

И затем, после исключительного в истории Нюренбергского суда, начались дальнейшие юридические действия западных союзников по кодексу трех Наполеонов: Сталина, Рузвельта, Черчилля. Сначала – парфорсная охота с гончими-сыщиками по всему миру за всеми остатками бывших врагов, и не только врагов, но и всех им сочувствовавших, и даже всех ими обманутых. Нещадная травля людей, укрывшихся в культурных европейских лесах; выдача русских солдат и рабочих, не желавших возвращаться на советскую каторгу; единодушная работа демократического Запада вместе с чекистами по выдавливанию врагов коммунизма; содействие западных воинских частей советским властям для расправы у стенок и виселиц с представителями добровольческих русских отрядов.

И, наконец, угрозы демократических союзных держав по адресу нейтральных стран, осмелившихся дать на своей территории преследуемым то право убежища, которое считалось священным уже у Навуходоносора, у Ксеркса, у парфян, у скифов, у карфагенян, у негров центральной Африки и у папуасов.

Окончилась Вторая мировая война. Преданные Западом народы центральной Европы оказались закабаленными. Свобода их разбита советским молотом, культура срезана советским серпом. Вырос тяжелый железный занавес, с рычанием полицейских собак с одной его стороны и с робким расшаркиванием дипломатов с другой. И мечтавший войти в мирную колею жизни Запад неожиданно попал в ухабы холодной войны. Западного психологического большевизма оказалось недостаточно, чтобы укрепить связь с большевизмом всеобщим.

А прошло еще несколько лет; вошли Советы в дружбу с желтокожими азиатами, как дружили еще так недавно с белокожими Запада… И стали подсчитывать американцы: сколько они потеряли убитыми и пропавшими без вести в Корее? И начали французы определять: какое количество их погибло в Индо-Китае? Со страхом смотрят они теперь издали на роковой Занавес, и где-то в задней части черепной коробки, в запоздалой части ума, начинает у них бродить, наконец, мысль:

– А не лучше ли было бы примкнуть к белым русским в конце первой войны? А не правы ли были белые русские части, которых мы выдали в конце второй войны на расстрел и на виселицу?

Отошла в прошлое постыдная война, со всем ее большевизмом с обеих сторон, со всей ее кровью, грязью, голодом, предательством, позорным укреплением красной Москвы.

И в конечном счете вместо освобождения – смена расизма коммунистическим закабалением новых народов. Вместо оздоровления – окончательное падение нравов в международных отношениях, в политике, в общественной и частной жизни. Не к добру для европейской цивилизации разбуженные грохотом войны сонные дикари Афразии проснулись для своей самостоятельной деятельности, лягая британского льва, срывая звезды с американского знамени, общипывая с разных сторон исхудавшего галльского петуха. Под смех старого Джо, друга европейско-американских правителей, стали погружаться на корабли вместе со своими прейскурантами белые культуртрегеры, при пулеметных салютах неблагодарных желтых и черных туземцев. Присмотревшись к высотам великой северной культуры, дикари поняли, что им самим не трудно достичь ее психического уровня.

И стали учителя колониальных народов возвращаться домой. А тут – в полном разгаре диктатура пролетариата. По ошибке, – вместо советской России.

Пожелает в Европе его величество Рабочий с электрической станции лишить подданных света – и все покорно погружаются во тьму, возжигая стеариновые свечи у священных кухонных алтарей. Захочет этот неограниченный властелин остановить движение в стране – и недвижимо стоят на путях поезда, снижаются на землю аэропланы, забиваются в свои парки автобусы. И цивилизованная публика со страхом смотрит вокруг: как ей до целей прогресса добраться пешком?

В священный год революции российский пролетариат горделиво предполагал, что при помощи своих вождей бьется за собственную диктатуру, за возвращение от буржуев всей выпитой у него крови, за высшее счастье переполненная желудка, за радость прибавочной ценности, за первенствующее значение в мире… А в результате борьбы получил вместо всего этого голодный паек бесправного советского раба, с прикреплением к заводам и фабрикам. Как оказалось, вся эта головокружительная диктатура и вся эта власть трудящихся готовилась русским пролетарием не для себя, не для своего ширпотреба, а исключительно на вывоз в соседние страны.

И западная Европа, действительно, подобный советский экспортный товар получила. Даже без пошлины.

Кто теперь может здесь поднять голос против своей рабочей диктатуры с советским штампом? Кто, кощунственный, смеет заменить диктатора на его высоком посту, когда он, непреклонный, всесильный, отказывается убирать сор на улицах? Кто осмелится без него пустить в ход паровоз? Или доставить адресатам завалявшиеся на почте письма? Или выпечь хлеб для нуждающихся и продавать его в булочных? Функции диктатора-рабочего священны, как прерогативы монарха. Его жалованье неприкосновенно, как цивильный лист Императора. И во имя его блага, ради его священных войн, которые он ведет с работодателями, все в стране должны терпеть, страдать, переносить лишения, не имея даже возможности со своей стороны поднять восстание во имя свободы.

А ко всему этому – к захвату власти пролетариатом и к появлению на мировой арене самостоятельных камбоджцев, вьетнамцев, туарегов, берберов, рифян – еще один новый фактор, тоже обещающий преобразовать нашу цивилизацию на новых началах: атомная бомба. Притом, водородная.