Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Это был мистически-жуткий момент в истории человечества: вступление дикого первичного человека на путь искусственной культурной жизни.

Какие причины побудили его на этот шаг, несвойственный всему остальному миру живых?

Как мы знаем, научное приличие требует, чтобы при рассмотрении существования первичного человека не было никаких «предвзятых» религиозных предпосылок: ни Адама, ни Евы, ни первоначального рая, ни грехопадения. Современное естествознание, начиная с Уоллеса и Дарвина, не допускает биологического выделения судьбы человека из судьбы всего остального животного и растительного царства. Человек должен быть подвержен тем же законам естественного отбора, каким обязаны следовать все остальные организмы на земле: происхождение сложного из простейшего, случайное приобретение благоприятных признаков и наследственное закрепление их. Словом – эволюция не имеет своей цели, не имеет и своего внутреннего смысла, будучи игрой слепых случаев; в этом ее величие, по мнению адептов науки.

Хотя, казалось бы, почему бессмысленное более естественно, чем осмысленное?

Не обладая подобной научной стыдливостью перед допущением религиозного толкования вопроса о появлении и предназначении человека на земле, я все-таки думаю, что религия в данном случае нисколько не противоречит науке, а в значительной степени только углубляет ее.

Разумеется, не дело палеонтологии заниматься тем живым миром, который существовал до грехопадения. Но если палеонтология даже в самых древних своих находках встречает разнообразие видов, то это нисколько не подтверждает теорию Дарвина, а наоборот. Если бы наука шла не по атомистически-материалистическому пути, на котором образовалась презумпция выводить сложное многообразие из простейшего однообразия, то она могла бы прийти к заключению, что основные виды существовали с самого начала появления жизни на земле. Это, быть может, чудо. Но принципиально таким же чудом нужно считать и ту простейшую живую клетку, которую наука волей-неволей должна признавать.

Таким образом, ни доказать, ни отрицать того, что живой мир на земле был когда-то и разнообразным, и благословенным, научная мысль не в состоянии. Единственно что она может констатировать – это остатки древнейшего животного или растительного царства и доисторического человека (одичавшего после грехопадения, прибавим мы от себя уже не научно).

Какими же данными располагают антропопалеология и археология доисторических эпох о нашем диком предке накануне перехода его из животного состояния в первобытно-культурное? К какой доисторической расе принадлежал он? Едва ли был он тогда «хвостатым четвероногим животным, ведущим древесный образ жизни», как определяет Дарвин первичного человека. Просто был это homo férus 326 326 Дикий человек (лат.). , как его называет Линней, тот homo férus, вслед за которым появились синантроп, человек содойский, родезийский, неандертальский или гейдельбергский.

В эту эпоху «перелома» своей жизни представлял человек существо сравнительно небольшого роста, с длинным черепом, с покатым лбом, с широко расставленными глазными впадинами, над которыми выдавались вперед сильно развитые надбровные дуги. Нос его был широк, как у нынешних австралийцев; нижняя часть лица напоминала морду животного, выступая вперед, заканчиваясь уходящим довольно далеко вниз подбородком. Зубы, челюсти, кости черепа были грубы, массивны.

Но от человекообразных обезьян первичный человек отличался значительно, несмотря на желание Дарвина выдать им общую семейную метрику. Туловище человека, в противоположность обезьянам, было короче ноги; нога – длиннее руки с кистью; плечевая кость короче бедренной. И что особенно отличало человека от человекообразных, это – частое вертикальное положение тела, которое давало огромное преимущество: человек мог лучше видеть, что происходит вокруг; голова была более подвижной, глаза сделались главным органом ориентировки, отодвинув на второй план слух и обоняние. И освобожденная от хождения рука играла важную роль в хватании предметов, в борьбе с врагами.

Докультурные первичные люди были свидетелями одного из первых ледниковых или межледниковых периодов. Жили тогда они небольшими группами на открытых стоянках, под нависшими скалами, или в пещерах; в отличие от обезьян предпочитали открытые места и скалы лесам, почему не развивали так сильно свои конечности, как это делали четверорукие. В те времена не было у них не только орудий, сосудов, огня, но даже признаков какой-либо одежды. В теплые межледниковые периоды находились они в соседстве с бесшерстыми слонами, носорогами, гиппопотамами; в холодные периоды ледников были соседями мамонтов, оленей, пещерных медведей.

И не раз та часть человечества, которая населяла территорию нынешней Европы, из-за надвигавшихся и уходивших ледников принуждена была менять свои стоянки. Это были, в сущности, первые великие переселения народов. От разраставшихся альпийских ледников человек уходил с севера в места южнее Ломбардии, где кончались последние ледяные потоки, достигал берегов Средиземного Моря, где останавливались льды ронской долины, отклоненные сюда Юрским хребтом.

А в восточной Европе скандинавский ледник завоевывал постепенно территории современной Финляндии, Польши, Галиции, значительные части России. Но исчезали ледники, оставляя после себя моховыя болота, залежи торфа; постепенно становились пригодными для жизни места, когда-то покрытые льдом, – и опять появлялся здесь человек, опять возвращались некоторые представители животного царства, снова вырастали сосны, дубы, буки, липы, клены, лиственницы.

Несомненно, все эти обстоятельства, сопровождавшие движения ледников, все эти перемены в условиях жизни, к которым нужно было приспособляться и перестраивать быт, дали развитию человеческой сообразительности могучий импульс. Можно сказать, никогда в последующие времена «путешествия» не развивали так человека, как в период делювия, в эпоху появления и исчезновения ледников.

Однако, разумеется, помимо подобных переселений были и другие обстоятельства, особенно развившие человеческий интеллект. Прежде всего, – сравнительно с окружающими животными малая приспособленность к борьбе за существование. Особых специальных органов самозащиты у человека не было; он физически не являлся ни самым сильным существом среди других, ни самым ловким, ни самым быстроногим. Специфическими органами самозащиты могли гордиться перед ним и электрический скат, и еж, и кабан, и буйвол и даже вонючий хорек. Точно также не обладал первичный человек и особенной изощренностью органов чувств. Он никогда не достигал тонкости обоняния собаки, зайца, оленя. В улавливании звука был неизмеримо ниже летучей мыши, которая на большом расстоянии слышит шум полета маленьких ночных бабочек, или степной лисицы, слышащей передвижение по песку ползущих вдали жучков. В остроте зрения оставался он позади многих ночных хищников, не говоря уже о птицах.