Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Превратившись в обширную систему звуковых, a затем и письменных символов, слова-понятия перешли и на те случаи мышления, когда это последнее не предназначалось для передачи другим. Иначе говоря, человек стал применять слова-понятия не только в беседе с другими, но и в «беседе с самим собой». Слово, таким образом, стало служить орудием не только узнавания чужого сознания, но и приведения в порядок своего собственного знания.

Постепенно человек начал мыслить «логически» не только для социальных целей, но и для себя самого. Закон тожества, означающий совпадение предмета суждения у агента и перципиента, принял характер обязательности при беседе с самим собой. Практическим основанием введения этого закона в индивидуально-замкнутое мышление – было сохранение в памяти одного и того же смысла определенного слова. Если при общении с другими людьми логические законы нормировали одновременное тожество понятий у различных индивидуумов, то при общении человека с самим собою эти законы требовали, чтобы тожество понятий сохранялось у одного и того же лица в различные моменты его жизни.

К чему же, в конце концов, сводится мышление одиночного человека, погруженного в запас всех имеющихся у него суждений, понятий и общих представлений? Никаких новых знаний о Мире он в этом мыслительном процессе не приобретает; но путем ассоциации наличных понятий и суждений он может установить между ними ту или иную глубокую логическую связь.

Естественно, что язык, созданный первобытным человеком при вступлении его на путь искусственной материальной культуры, имел исключительно практическую цель социального общения в связи с появлением искусственных орудий и искусственных условий жизни. И естественно, что интеллект развивался именно в этом направлении – для упорядочения новой жизни и для более успешного производства новых орудий.

Хотя искусственные орудия и были проекциями живого организма, однако, сами по себе были связаны с тем или иным индивидуумом только чувством собственности последнего. Они легко могли переходить от одного человека к другому без потери своей полезности, могли захватываться силой, могли быть переданными в дар, как вполне определенная ценность. Такими свойствами не обладали ни живая рука, ни живая нога, – прообразы орудий – так как ни руку, ни ногу подарить или украсть невозможно.

Кроме того, при коллективной работе над изготовлением какого-либо значительного орудия, пригодного для каждого, пространственный объем этого орудия и вес его должны были иметь некоторую объективную величину, независимую от субъективного отношения к нему всех заинтересованных лиц. И интеллект дал человеку выход из хаоса субъективности созданием числа и измерения.

Эта первоначальная математичность, войдя в общую систему членораздельной речи, постепенно преобразовала взгляд первобытного человека на окружающий физический мир. Для первичного, докультурнаго сознания «единицы» измерения были совершенно иными, чем наши математические. Для организма, определяющего пространственное протяжение зрительным восприятием и мускульной работой передвижения, математически-равные отрезки пространства далеко не равны между собою. Не только пройденное расстояние, но и усталость, и всевозможного рода препятствия, и рельеф местности влияют на субъективное определение протяженности. Математический километр для идущего или плывущего человека не одинаков. Перепрыгнуть через ров в два метра шириной не вдвое труднее, чем перепрыгнуть через ров в один метр. Точно так же при счете. Один сорванный плод, прибавленный к другому, не обладает для организма такой же количественной ценностью, как тот же плод, присоединенный к сотне других. В этом отношении «органическое» измерение в известных пределах соответствует психофизическому закону Вебера-Фехнера, по которому между ощущением и раздражением существует логарифмическая зависимость. Для органического измерения важна не абсолютная математическая величина раздражителя, a отношение прироста раздражителя к самому раздражителю. Для человека существенно не постоянство величин, а постоянство их отношений, причем, разумеется, отношения эти не могут выражаться математически, так как ощущения в каждом акте восприятия зависят от сопутствующих привходящих условий.

В силу этого, в сознании первичного человека количественно была всегда неразрывна с качественностью. Никаких отдельных кантовских категорий количественности и качественности у неговорящего человека создаться не могло. Точно также не было форм чувственного восприятия – пространства и времени в их очищенном виде. Ощущение большого и малого, далекого и близкого – по существу ничем не отличалось от ощущений цвета, запаха, звука, тепла. Пространство определялось для такого сознания не математическим, а физическим континуумом в том смысле, в каком его изображает Анри Пуанкаре 344 344 Жюль Анри Пуанкаре (Jules Henry Poincare; 1854-1912) – французский математик, механик, физик, астроном, философ. . Математически этот континуум прерывист, a физиологически для восприятия непрерывен. Если к определенной длине мы прибавим ничтожную ее долю, математически вполне измеримую, ощущения прироста длины не получится; но, увеличивая приращение, мы в конце концов испытаем ощущение прироста.

Развивая эту мысль о свойстве физического континуума, доступного органическому знанию, можно прийти к заключению, что для нашей познавательной природы совершенно бессмысленны все математические предельные понятия, в роде бесконечно большого или бесконечно малого. Математическая геометрия беспредельно прилагает единицы измерения во все стороны от начала координат; органическая же геометрия имеет пространство различно измеряющееся по мере удаления от начальной точки. При достаточном удалении точки на прямой для организма возникает порог, за которым и измерение, и сама линия теряют реальный смысл. Точно также, если мы будем рассматривать действие света на нашу сетчатку, то обнаружим сначала взаимоотношение между раздражением и ощущением по Веберу и Фехнеру. Но за верхним порогом, при чрезмерной яркости света, орган зрения уже перестает замечать различия, и вместо светового эффекта мы получим эффект патологический, а именно – боль.

Таким образом, органически мы не в состоянии создать ощущения бесконечности. Организм может «знать» только полноту, но не бесконечность. Все, что уходит за пределы полноты, есть уже нечто болезненное; и в этом смысле всякое ощущение бесконечности и вечности, если им искренно проникнуться при помощи логического мышления, есть явление патологическое для нашего сознания, соответствующее болевым ощущениям. Это состояние интеллекта ведет или к экстазу, или просто к помешательству.