Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

И только на старо-палеолитической ступени, в эпоху шельскую и ашельскую, мы начинаем встречать камни, подвергшиеся обработке, в роде «ручного рубила». При помощи этого орудия можно было защищаться, усиливая удар; пользуясь им можно было исполнять кое-какие работы: колоть, копать, резать, скоблить.

Весь продолжительный палеолитический период жизни первобытного человека ушел на усовершенствование этого универсального искусственного придатка к руке. Сначала рубило представляло едва отличавшийся от естественного камня «эолит»; затем обработка его становилась все более и более детальной; полировки камня еще нет, но число граней с течением времени увеличивается.

С этим орудием человек прошел весь последний межледниковый период, весь последний ледниковый; и только в эпоху после ледниковую кроме камня появляется новый материал, расширяющий употребление орудий: кость. Первый человек, догадавшийся применить помимо дерева и камня кость, для своего времени был величайшим из изобретателей, не уступающим, например, Эдисону.

После ряда мелких усовершенствований и побочных изобретений, человек неопалеолитического времени уже обладает разнообразными удлиненными орудиями из камня, зубчатыми гарпунами из оленьего рога, костяными иглами, долотом, лопатами, сверлами. В период кроманьонской расы он уже стоит на значительной культурной высоте: одет в звериные шкуры, при помощи орудий строит жилища. Переходя в неолитическую эпоху, он отдает себя уже всецело во власть орудий и искусственно созданных внешних предметов. У него есть топоры с отверстиями для рукояток; есть сложные свайные постройки, иногда в виде целых поселков; в этих жилищах имеется значительный инвентарь: всевозможная утварь, каменные, костяные, деревянные орудия производства; копья с каменными наконечниками, стрелы, каменные кинжалы; есть довольно развитая керамика – урны, кубки, тарелки, чашки.

Этот человек новокаменного века уже мало чем отличается по существу от человека следующих потом бронзового, железного веков и от представителей исторических народов. Он в значительной степени «оброс» материальной культурой, опутан искусственными предметами. Он уже и организм, и не организм. Он поистине – «человек-вещь», небывалое чудовище среди остального животного мира.

И чудовище не потому, что искусственные предметы составляют его собственность, а потому, что отличаются особым свойством: являются как бы внешним продолжением органов тела.

В самом деле, все технические изобретения, начиная с первой палки и первого камня, в силу их целесообразности как бы дополняют структуру человека, расширяя и усиливая круг его физического действия в окружающей природе. Рука с кистью, сжатой в кулак, оказалась прообразом дубины или элементарного кастета; зуб или ряд зубов – прообраз долота и пилы; палец – прототип гвоздя, бурава. Как справедливо указывает Липперт 341 341 Юлиус Липперт (Julius Lippert; 1839-1909) – австрийский историк, культуролог, этнограф-эволюционист. , «камень для разбивания орехов у первобытного человека был как бы органической проекцией челюсти». И, действительно, все орудия непосредственно или в производном смысле можно назвать проектированием органов, причем подобное проектирование иногда бессознательно, иногда сознательно, сопровождает дальнейшее развитие техники вплоть до нашего времени. Современные оптические инструменты, усиливающее или исправляющие наше зрение, начиная от очков и кончая гигантскими телескопами-рефракторами, строятся по принципу преломляющей способности хрусталика глаза; микрофоны подобны барабанной перепонке уха; и подъемные краны или экскаваторы даже по внешнему виду напоминают допотопных чудовищ, не говоря уже об аэропланах, подобных летающим ящерицам-птерозаврам.

Изобретенная первобытным человеком одежда – тоже один из видов органических проекций – проекция кожного покрова. А что касается жилищного инстинкта, существующего и у многих животных, то и этот инстинкт претерпел у культурного человека существенное изменение, сделавшись добавочной проекцией кожи. И пещеры, и вырытые руками докультурного человека углубления в почве, и сваленные в виде шалашей ветви деревьев – все это принципиально не изменяло функций человеческого организма, как и у прочих животных.

Но с появлением орудий по отношению к жилищу произошел решительный сдвиг. Теряя по какой-либо случайности свое обиталище вместе с находящимся в этом обиталище орудийным инвентарем, культурный человек уже не может восстановить утерянное жилище только своими руками и становится существом как бы «регрессивного» типа.

Вообще, без всех накопленных проекций своего тела – без искусственного инвентаря, без жилища, одежды и орудий самозащиты культурный человек чувствует уже лишение, на подобие повреждения своего организма. Все проекции – орудия как бы органически уже включены в его физическое «я», и без них он становится своего рода инвалидом.

Что же должно произойти с человеческим сознанием, включающим в систему своего психофизического «я» какое-либо внешнее орудие? Это орудие, конечно, не его орган; это и не действительное продолжение его органа. Камень или палка, взятые в руку, или надетая на тело одежда, не изменяют физической структуры тела. Но функционально организм, все-таки, претерпевает изменение во время этого акта. Рука с дубиной или без дубины вызывает в обоих случаях не одинаковую иннервацию. И таким образом, без сопутствующего телесного изменения психофизический центр человека при употреблении культурных проекций как бы «сдвигается».

Каждое живое существо определенно ощущает всего себя, свое положение в природе и связь с окружающим, как бы это ощущение ни было примитивно. Но совершенно не то получается с культурным человеком, у которого центр сдвинут в силу функций, не имеющих параллельных органических приспособлений. И верховный возглавитель этого «я» – сознание тоже обладает уже сферой не действительного органического «я», а искусственно-расширенного. Это есть уже сознание не просто человека, a «человека-вещи».

А отсюда, из нарушенного психофизического равновесия, должны возникнуть и новые психические проявления, чтобы приспособить человека к новым условиям.

Прежде всего появляется обостренное и расширенное ощущение «собственности». Среди прочих животных, к которым примыкал докультурный человек, чувство собственности встречается только на предметы питания, на жилище, иногда на пространство, в пределах коего животное живет или охотится. Но чувство собственности на орудия создает уже совершенно новый вид реакций и непрерывно растет по мере роста культуры. Нормальное чувство собственности у животных всегда имеет предел в силу определенных потребностей организма; у культурного же человека подобного предела быть не может, так как все проекции тела – орудия ему потенциально необходимы, сколько бы их ни было. Жадность к новым приобретениям у культурного человека растет без отношения к действительным потребностям; и эти потребности корректирует уже не сам организм, а совершенно новый фактор – чисто психологического порядка: страх за возможность утери новых искусственных органов.