Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

– Мне очень интересно было бы знать ваши впечатления, – сказал Трепов, любезно усадив меня в кресло и предложив чашку чая. – Надеюсь, вы не будете нас очень бранить в своих описаньях поездки.

– О, почему же бранить? – горячо возразил я. – Наоборот – я в восторге. Столько интересного, столько необычного. Какая природа! Создание этого пути, действительно, завоевание севера. А наши инженеры, с которыми мне приходилось беседовать о постройке мостов, о прокладке пути, показали в своей работе чудеса изобретательности, настойчивости, самоотверженности....

Трепов с удовольствием слушал. Воодушевившись, я решил продолжать. Мне хотелось поддержать инженеров в глазах их министра.

И, вдруг, вагон подскочил. Накренился сначала на один бок, затем на другой, хрустнул всем телом. И, растерянно стуча колесами, трясясь точно в лихорадке, побежал по шпалам.

Этот сход с рельс и последовавшая за ним сумятица в поезде, к сожалению, не дали мне высказать до конца мою мысль.

А на следующий день, встретив Трепова в вагоне-ресторане и увидев, что он находится в обычном сдержанно-благожелательном настроении, я подошел к нему, поздоровался и хотел было, в осторожной дипломатической форме, оправдать строителей пути в происшедшей вчера неприятности.

– Нужно изумляться, как в такой краткий срок, на льду и на болоте, наши инженеры… – начал я.

Но министр замахал руками.

– Ради Бога, не хвалите никого! – испуганно воскликнул он. – Я боюсь! Не надо!

Конечным пунктом Мурманской железной дороги был маленький рабочий поселок на берегу Кольского залива, между городком Колой и Александровском. Здесь, на этом месте, мы должны были заложить новый город Романовск, от которого ожидали, что он впоследствии явится северным «окном» в Европу. Благодаря Гольфстриму, судоходство отсюда мимо норвежских берегов могло происходить круглый год.

Увы, мы не предполагали тогда, что в скором времени не только это северное окно, но и то, западное, которое прорубил Великий Петр, будут оба наглухо заколоченными.

Перед закладкой Романовска мы успели посетить и Колу, и Александровск. Александровск стоит на скалах, имеет свой маленький залив, напоминающий норвежские фиорды, и для роли «окна» не годится; Кола, наоборот, находится на ровном месте; но залив тут мелководен и тоже для окна не подходит. Жители ее, разумеется, были очень огорчены, что выбор не пал на их город, которым они очень гордились. Да и в самом деле, – у них здесь есть две незаурядные достопримечательности: одна старинная церковь и одна старинная пушка. Церковь создана необыкновенным плотником-мастером, который построил ее исключительно при помощи одного топора; этот топор после окончания постройки мастер бросил в залив, чтобы не осквернять его дальнейшей повседневной работой. А что касается пушки, то с нею произошла, действительно, замечательная история.

– Скажите, – спросил я одного из жителей, подойдя к орудию, у которого бок был оторван и лежал рядом. – Что случилось с этой пушкой?

– А при ее помощи наши деды отражали англичан во времена Крымской кампании, – с гордостью ответил тот. – Англичане тогда подходили к мурманским берегам, заглянули в залив… И наши артиллеристы как пальнули, так восемь человек и погибло.

– Англичан?

– Нет, своих. Пушку разорвало.

И вот, несмотря на недовольство кольских граждан, город Романовск все же решено было закладывать на некотором расстоянии от них, к северу. На пустынном, слегка холмистом берегу залива уже стояли в разных местах заранее вбитые столбы с надписями на деревянных табличках: «Собор», «Почта и Телеграф», «Казначейство», «Городское Самоуправление», «Суд» и так далее. Кроме того, маленькие столбики указывали направление улиц. На одном большом пустыре красовался телеграфный столб с заманчивым указанием «Городской сад».

Первый камень заложили на месте будущего собора. Богослужение и обряд закладки совершал архангельский архиерей. Пел небольшой хор из Колы и пел бы недурно, если бы ему не подтягивали товарищи министров, директора департаментов и члены Государственной Думы. Никогда не умевшие спеться бюрократы и депутаты различно истолковывали и гармонию, и мелодию песнопений.

По окончании службы стали подходить к кресту. И тут встал во всю свою величину трудный вопрос: кому подходить первому и кому последнему? Кто выше – министр путей сообщения или министр военно-морской? Архангельский губернатор или директор департамента неокладных сборов? Или – кто важнее для жизни государства, сухопутные инженеры-путейцы или моряки?

A кроме того, если одни будут подходить к кресту по должности, a другие по чину, получится страшная путаница. По чину, например, депутат Шингарев и я были самыми последними; университетский диплом первой степени давал только чин девятого класса, коллежского секретаря. Ну, хорошо, я пойду последним; но Шингарев как? Согласится ли он быть предпоследним?

К счастью, Владыка сам разрешил этот тяжелый вопрос. Затаив недовольство против адмирала Григоровича за опрометчиво рассказанный морской анекдот, он решительно направился к Трепову, любезно поднес крест ему, после него высшим путейским чиновникам, а затем уже всем другим, в том числе, адмиралу.

Адмирал принял удар мужественно. Но втайне решил показать архиерею свою власть в ближайшем будущем.

После торжества закладки Романовска мы двинулись в обратный путь. Однако, по другому маршруту. Решено было ехать в том же поезде только до Кандалакши; затем – пересечь Белое море на военном судне до Архангельска; а оттуда уже по железной дороге на Вологду – в Петербург.

В Кандалакше нас ждало военное судно, что-то в роде канонерки, должно быть переделанной из пассажирского парохода. Не помню точно названия – не то «Паллада», не то «Канада»; во всяком случае название не совсем русское. Возле «Канады» покачивался на воде скромный полуштатский конвоир, долженствовавший сопровождать нас до Архангельска и вылавливать из моря министров и всех остальных в случае кораблекрушения.

Вечер перед посадкой на «Канаду» был свободный, и некоторые из нас отправились бродить по городу. Сопровождавший нашу группу инженер, участник постройки дороги, рассказывал немало любопытного из пребывания своего в этих краях. По ходу работы ему часто приходилось переплывать на моторной лодке озеро Имандру; чтобы обеспечить себя продовольствием в случаях недостатка казенных продуктов, они перед отплытием привязывали к бортам бечевки с крючками без всякой наживки; и, после переезда, на всех крючках оказывалась рыба. Вообще, не говоря уже о сельди у берегов океана, весь Кольский полуостров чрезвычайно богат озерной рыбой. Только лопарям и местным поморам простая свежая рыба не нравится; они едят ее полугнилой, считая, что в таком виде она имеет и настоящий вкус и настоящей запах.