Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Все было поначалу торжественно, величаво.

Но затем – сменились праздничные военные дни будними днями. Поэзия войны сделалась прозой. Заколебался фронт, начались перебои в тылу.

И оказалось, что нет среди руководителей в достаточном количестве ни талантов, ни крупных организаторов, ни выдающихся личностей.

Оказалось, что великих людей в Империи вообще нет. Есть только высокие и высочайшие по чину и рангу.

Не даром все начало столетия наше русское общество постепенно шло к измельчанию, начиная с верхов и кончая низами. Не даром революционная пропаганда в продолжение многих лет делала свое преступное дело. Не даром кавычки сопровождали патриотизм. Не напрасно оппозиция и бюрократия одинаково глупо боролись за власть, не считаясь ни с чем. Все, что было в России упадочного, извращенного, ничтожного, все сказалось в итогах неудачной войны. Помогли развалу и дворяне, не желавшие быть дворянами; и купцы, не желавшие быть купцами; и губернаторы, воевавшие с архиереями; и чиновники, не любившие начальство за то, что ему надо повиноваться; и писатели, вслед за Толстым отрицавшие воинскую повинность; и даже декаденты, символисты и футуристы, приведшие сознание наиболее утонченных русских людей к тому пониманию событий, которое выражено в стихотворении Крученых «Убещур Скум Вы-ско-бу».

Кто из нас, переживших эту роковую войну, не помнит печальных ошибок не только чужих, но и своих собственных? Кроме погибших героев, память о которых навсегда останется священной для нас; кроме исключительно редких людей, поведение которых было безупречно во всех отношениях, – все мы, остальные, так или иначе, виновны во всем происшедшем. Повинны перед отечеством и придворные круги, и правительство, и Дума, и все слои населения.

А наряду с другими общественными силами оказалась в огромной степени виновной и наша печать. Не стоит говорить уже о печати пораженческой, революционной, игравшей открыто предательскую роль. И умеренные газеты были тоже не на высоте. В том числе и наше «Новое время».

Когда в начале войны петербургские подонки громили германское посольство, выкидывали из окон мебель, стягивали канатами с фронтона здания дородные тевтонские статуи, чтобы повергнуть их в прах, – это было еще извинительно. Подобный примитивный патриотизм понятен у толпы, привыкшей воплощать высокие идеи в грубые материальные формы.

Когда в Москве такая же толпа устраивала погром, разбивая немецкие магазины и попутно присваивая себе золотые хронометры, это было уже значительно хуже. Краденные часы сильно понижают высоту патриотических взлетов.

Но когда мы, культурные люди, в своих правых газетах повели кампанию по проверке лояльности наших русских немцев и стали многозначительно перечислять российских граждан с немецкими фамилиями, это было уже совсем не извинительно.

Правда, в придворных кругах у нас находилось слишком много лиц немецкого происхождения из Прибалтийского края. На высших административных постах в Империи тоже встречалось немало немецких имен. Случалось, даже, что некоторые остзейские бароны и графы, будучи вполне верными российскому Престолу, с презрением относились к самому населению России.

Но, исходя из таких исключений, делать общие выводы было нелепо. Очень многие граждане с немецкими фамилиями бывали гораздо большими русскими патриотами, чем Ивановы и Сидоровы. Мало того, среди всех наших народностей, населявших Империю, немцы являлись политически наиболее надежным элементом. Среди них почти не встречались крайние левые. Не говоря о прибалтийцах, даже простые колонисты, жившие в общей массе зажиточно, оказывались равнодушными к идеям социализма, этой религии озлобления и зависти.

А если среди них оказывались отдельные предатели, то пропорционально их было не больше, чем среди русских эсеров, грузинских меньшевиков и еврейских большевиков.

В значительной степени был причастен в этой далеко не похвальной кампании и пишущий настоящие строки. Помню свои поездки по Прибалтийскому краю и по немецким колониям. Не любившие баронов латыши и эстонцы с радостью пошли мне навстречу, стали снабжать материалом, в котором, кроме крупиц правды, заключались кучи сплетен и фантастических выдумок. Весь этот материал был использован мною в очерках, печатавшихся в «Новом времени» под общим заголовком «В стране чудес». Затем очерки вышли отдельно книгой, выдержавшей в короткое время три издания.

Как-то раз, сейчас же после выхода книги, зашел я в магазин А. С. Суворина и преисполнился гордостью: на моих глазах за каких-нибудь полчаса несколько отдельных покупателей потребовало у прилавка мое произведение. Заведующий магазином поздравил меня с тем, что запас экземпляров с каждым днем тает.

Вспоминаю теперь это – и так обидно! Как хорошо было бы, если бы когда-нибудь не эта моя глупая и вредная книга, а какая-либо другая, более умная и более безобидная, имела такой огромный успех! 154 154 См. также в Приложении письма к писателю от А. А. фон Лампе и Е. М. Брофельдта.

Среди редких разумных мер, предпринятых нашим правительством во время войны, несомненно нужно считать постройку и открытие Мурманской железной дороги, столь важной для связи с союзниками. Правда, эту дорогу следовало бы построить раньше, перед войной; но, к сожалению, у нас обычно все умное делалось значительно позже, чем глупое. Во всяком случае, с созданием Мурманской дороги вышло несколько удачнее, чем с приготовлением военных припасов: пока армия оставалась боеспособной, снарядов у нее не было; а когда она развалилась, снаряды стали поступать в огромном количестве. Мурманский же путь, как никак, открылся до революции и около года приносил свою пользу.

Открытие дороги вышло довольно торжественным. Первый поезд, долженствовавший дойти до берегов Ледовитого океана, составили из пульмановских вагонов первого класса. Во главе «экспедиции» находился министр путей сообщения, вскоре получивший пост премьера, А. Ф. Трепов 155 155 Александр Федорович Трепов (1862-1928) – государственный деятель. Министр путей сообщения. Председатель Совета министров. С осени 1918 по январь 1919 возглавлял в Гельсингфорсе Особый комитет по делам русских в Финляндии, затем уехал во Францию. Участвовал в Русском зарубежном церковном соборе в Сремских Карловцах (Югославия). . Вторым лицом в поезде оказался морской министр адмирал Григорович 156 156 Иван Константинович Григорович (1853-1930) – военно-морской и государственный деятель. Адмирал. Последний морской министр Российской Империи. .

Кроме обоих министров участвовали в поездке приглашенные члены Государственного Совета, Государственной Думы, высшие представители разных ведомств. Петербургской печати оставили одно только место, которое Трепов предложил «Новому времени». Наш редактор М. Суворин решил отправить меня.