Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

А утром – последнее радостное видение. Призрак Крыма, вдали неясные очертания Яйлы, чуть уловимые черты скалистых морщин. Но не видно отсюда ни приветливой Ялты, ни строгого Гурзуфа, ни дворцов, ни садов, ни прорыва Байдарских Ворот, где камень, сбегающий уступами к берегу, сменяется безбрежностью морских синих степей.

В благоговении толпятся у борта бесприютные русские люди, молча следят, как уходит от них в сторону родная земля. У каждого в глазах свои слезы. У каждого в душе свои думы.

И у всех мучительный вопрос: за что? Почему?

Только потом, через многие годы, дошел до сознания ответ. Понял тогда каждый, разбудив в себе совесть, что постигшая его жизнь не бессмысленный языческий пир с небожителями, а божеское наказание за грехи и ошибки. Познали беспечные и бездельные тяжесть чужого труда; научились смирению чванные; презиравшие все родное – загорелись любовью; превозносившие чужое – прозрели. Равнодушные к Богу почувствовали Его перст, обратились с молитвой.

И поняли впоследствии все, что увел нас Господь в чужие земли для того, чтобы наказанием не погубить, а спасти. Ибо по сравнению с оставшимися на родине братьями сделал нас счастливцами, оставив наказанным свой высший дар человеческому духу – свободу.

Встречаюсь я иногда с одним русским. Человек – в расцвете лет. Ему – тридцать четыре года, он давно инженер, делает большую карьеру. А помню – родился при мне, в Белграде, в 1922 году. При рождении был почти без волос, без зубов, какой-то морщинистый.

Да, чудовищно быстро растет вся эта наша молодежь. Не успеешь получить визу куда-нибудь в Испанию или в Англию, а дети уже в школу ходят. Не окончишь курс лечения ревматизма, как они уже – в высшем учебном заведении. Только что соберешь все необходимые материалы по вопросу о мелкой земской единице в старой России, чтобы выпустить книгу на эту животрепещущую тему, – как один сын уже доктор, а другой – директор авиационного завода в Америке.

И чего они все, молодые, так торопятся? Куда спешат? Неужели для того только, чтобы столкнуть нас с земли в небо, стать на наше место и в неумолимом круговороте человеческой жизни самим же впасть в счастливое детство, снова лишившись зубов, волос и покрывшись морщинами?

А давно-ли это было? Бегство из России… Окончилась книга счастливого национального Бытия, начался жуткий всероссийский Исход. Но не из чужой страны, а из своей собственной; не в одном направлении, а на все четыре стороны света; и не по суху, а по глубоким морям, по болотам, сквозь леса и заросли, через горы и реки. Унесли свои и чужие корабли с родных пристаней русских борцов за честь родины в далекие страны, выбросили с палуб, из трюмов и угольных ям на чужие берега. Под стук колес, отбивавших темп наступивших перемен, железные пути привели русских людей в различные углы незнакомых земель. Повсюду зазвучала русская речь, появились русские лица, встревоженно-удивленные, но с улыбкой надежды в глазах:

– Все это – кратковременная географическая прогулка… Только на несколько месяцев.

Наша группа нововременцев во главе с главным редактором Петербургского «Нового времени» Михаилом Алексеевичем Сувориным, работавшая в Ростове при Добровольческой армии в Осваге и при отделе Военной Пропаганды, твердо решила ехать в Белград. Находясь еще в Новороссийске, мы получили от представителя сербского министра Спалайковича торжественное заверение в том, что по прибытии нашем в Белград, правительство немедленно выдаст Суворину необходимые суммы, чтобы продолжить в Сербии издание «Нового времени», всегдашнего друга и защитника угнетенных славян. Таким образом, мы были спокойны за свое будущее и за возможность продолжать борьбу против большевиков. Уже в Новороссийске я собрал для будущей газеты наборщиков, работавших в Ростове в добровольческой «Заре России», которую я редактировал. Суворин, со своей стороны, набрасывал план предстоящего издания, составлял предположительные сметы, обдумывал даже темы первых передовых статей.

И, вот, наконец, первого марта 1920 года, погрузились мы на пароход «Афон», который должен был доставить нас в Варну. Места получили в трюме, где со стен капала вода и куда свет проникал только сверху, из люка. Помещение было большое, но все-таки не для такого многолюдного принудительного митинга. Днем еще ничего: можно время проводить на палубе, пока не замерзнешь. Но как быть ночью? Нужно всем наметить места, чтобы была возможность вытянуться и немного поспать.

– Господа! – предложил какой-то почтенный господин с козлиной бородкой, в пенсне, очевидно член конституционно-демократической партии. Нужно выбрать комиссию!

– К черту комиссии! – злобно ответил кто-то. – Из-за комиссий мы и попали сюда!

– Милостивые государыни и государи! – вмешался нервный суетливый блондин. – Предоставьте это дело мне! Я по профессии землемер. Если хотите, я распределю места и расчерчу по полу химическим карандашом, где чья граница.

– A астролябию и теодолит имеете? – раздался иронический голос.

– Чертите, чертите! – поддержали блондина несколько пассажиров. – Иначе беспорядок будет!

– Для меня это очень просто, – уверенно продолжал землемер. – Я вымерю всю площадь, сосчитаю количество населения и разделю. Начнем хотя бы с того угла…

– О, нет, извините, – раздался из угла суровый бас. – Вы отсюда мерить не будете. Это место уже занято, а я, кроме того действительный статский советник. У меня в Херсонской губернии три тысячи десятин!

– Скажите пожалуйста, действительный статский! – ехидно заметила сидевшая невдалеке на полу пожилая дама. – Тут, дорогой мой, как на том свете: никаких чинов нет и десятины тоже не причем!..

Путешествие, в общем, было нудное и утомительное. Но в новой, жизни требовалось привыкать ко всему. Наш «Афон» шел медленно, чуть ли не со скоростью в десять узлов. Но, конечно, он мог бы делать и больше узлов, если бы узлы были меньше. И, вот, наконец, Варна. Слава Богу. Однако, пароход наш задерживают на рейде и объявляют, что мы стоим в карантине. Карантин. Какое неприятное слово! И что оно обозначает по-болгарски? Очевидно, просто – времяпрепровождение. Никаких властей на борту не видно, никаких врачей – тоже. И на четвертый день нас выпускают на берег.

В Варне мы отдыхаем несколько дней. В память ли Царя-Освободителя, в воздаяние ли заслуг «Нового Времени» в деле освобождения болгар, или просто по недосмотру, но нашей группе дали в каком-то пустующем казенном здании две приличные комнаты – «стан». В одной помещались мужчины, в другой – наши дамы. Тут мы стали чиститься, мыться, приводить себя в порядок после трюма и двухмесячной жизни в вагоне на новороссийских запасных путях.