Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Михаил Алексеевич Суворин, панически боялся заболеть тифом и потому продолжал каждый вечер перед сном подвергать тщательному осмотру свое белье: не оказалась ли в нем часть того населения, которое расплодилось в одежде во время путешествия по морю.

Сидя на своей кровати в углу нашей мужской комнаты, он ставил на стол зажженную свечу, снимал с себя рубашку, надевал на нос пенсне, и, не прерывая разговора с метранпажем об устройстве будущей типографии, начинал осматривать каждую складку материи.

– Боюсь я, дорогой Гелий, – говорил он этому старшему наборщику, – что мы не найдем в Сербии твердого знака. А, ну-ка, здесь?.. В новой орфографии дурак Вук Караджич 179 179 Вук Стефанович Караджич (1787-1864) – сербский лингвист. Реформировал сербский литературный язык и стандартизировал сербскую кириллицу. Инициатор и участник Венского соглашения о единстве сербскохорватского языка. уничтожил эту букву, а я без нее не желаю издавать газету… Ах, проклятая! Под мышку забралась!

– Кто? Буква? – не сразу соображая, спрашивал метранпаж.

– Какая буква! Она! Подлая!

Михаил Алексеевич давил насекомое, аккуратно клал его в пламя свечи, которое с треском испуганно вспыхивало, и с пытливым вниманием натуралиста продолжал свои поиски.

– Но, что самое неприятное, мой дорогой, – возобновлял он прерванный разговор, – это отсутствие у них ять. Что мы будем делать, если не найдем старого шрифта? Вот, у этих болгар – буквы ять сколько угодно. Они ставят его и там, где нужно, и там, где не нужно. А сербы – наоборот. Погодите, погодите… Нет, это хлебная крошка… Недаром болгары вечно враждуют с сербами. Очевидно, придется нам ять выписывать из Софии. Нет, это черт знает, что! Уже в пятый раз осматриваю, а все-таки вторую нашел!

Накануне отъезда в Белград настроение у всех было приподнятое, праздничное. Дамы в своей комнате устроили для нас шикарный ужин: была ветчина, была колбаса, масло, сыр и даже сардины, которых, к сожалению, ничем нельзя было открыть. Будущий секретарь редакции Гордовский 180 180 Виктор Константинович Гордовский (Иванов-Гордовский; 1886-после 1944) – журналист. Сотрудник белградских русских газет «Новое время», «Русский сокол в Королевстве СХС-Югославии» (1928-1934), «Русский путь» (1943), «Ведомости Русского охранного корпуса» (1943), «Русское дело» (1943-1944). , который был моим секретарем в Ростове в «Заре России», торжественно поставил на стол две бутылки местного вина. Его жена сварила у какой-то болгарской соседки компот и за неимением тарелок предложила есть его из стаканов.

Ужин прошел оживленно. После него в освобожденные от компота стаканы разлили вино. И начались речи.

– Господа! – сказал Михаил Алексеевич. – Братский сербский народ широко раскрывает нам свои объятия. Он радостно встречает нас, памятуя о том, сколько жертв понесла великая Россия для его свободы, счастья и благоденствия. Я счастлив, что чувство благодарности и справедливости не иссякло в родных нашей крови и нашему духу славянах. И если, что смущает меня сейчас, это – вопрос: как нам быть, если через три-четыре месяца большевизм падет и у нас будет возможность вернуться на родину? С одной стороны – долг каждого русского быть в эти дни у себя, чтобы общими усилиями помочь восстановлению отечества. Но с другой стороны, не будет ли наш отъезд обратно актом бестактности и неприличия по отношению к тем, кто радушно приютил нас и понес для организации газеты большие расходы?

– Все равно, уедем! – твердо заявил Михаилу Алексеевичу я. – Мы можем из Петербурга с благодарностью вернуть сербам расходы!

– Это верно! – поддержал меня Гордовский. – А чтобы они не обижались, оставим временно в Белграде отделение газеты, попросим Ксюнина или Жухина 181 181 Николай Иванович Жухин (1885-1943) – журналист. Секретарь редакции «Нового времени» в Петербурге. Участник Белого движения на Юге России. В 1920-е в Белграде занимался коммерцией. его редактировать… Пусть сербы читают и учатся русскому языку!

Обсуждения и споры по этому вопросу продолжались довольно долго. Затем пили чай. Собирались уже расходиться, чтобы успеть к завтрашнему отъезду уложить вещи. Как вдруг Михаил Алексеевич что-то вспомнил, почесал лоб и с загадочной улыбкой обратился к моей жене:

– Дорогая Людмила Всеволодовна… Между прочим… У меня к вам большая просьба.

– Пожалуйста. Какая?

– Вы мне в Новороссийске часто гадали. И очень удачно. Может быть и сегодня погадаете, перед отъездом? Узнайте: все ли будет благополучно?

– Ну, что, вы Михаил Алексеевич, – сконфузилась жена. – Совсем не так хорошо я гадаю. А, кроме того, вопрос слишком сложный, чтобы гадать по картам…

– Прошу вас!

– Да, да! Просим! – раздались со всех сторон голоса.

Жена неохотно направилась к своему чемодану, достала из него колоду карт, вернулась. Мы же тем временем освободили ей на столе место и с любопытством стали ждать результатов.

– Ну, как? – тревожно спросил наконец Суворин, замечая, что гадальщица медлит со своим приговором. – Есть исполнение желаний?

– Да вот… К сожалению, нет. Всего две десятки, та и те черные. А тут еще девятка пик. Плохо… Правда, король треф относится благожелательно, но семерки и дама мешают.

– Позвольте! – возмущенно проговорил Михаил Алексеевич. – Причем семерки и дама, когда сам Спалайкович обещал?

– Не знаю. Но в общем, получается какой-то обман. Погодите, я еще не окончила…

Жена достала из колоды еще несколько карт, прибавила к ранее вынутым, задумалась.

– Да, несомненный обман, – с грустью подтвердила она. – В конце концов, дело как будто выйдет, но совсем не так, как вы думаете. Тут вот, дорога. Еще дорога… Казенный дом. Кто-то за вас хлопочет, но бесполезно, валеты мешают…

– А деньги на издание все-таки дадут? – дрогнувшим голову спросил метранпаж.

– Денег не видно.

– Как? И денег не видно? – воскликнул, окончательно рассердившись, Михаил Алексеевич. – Это мне нравится! Да нет, Людмила Всеволодовна, вы наверно не все еще разглядели! Посмотрите, как следует. Вот, это, например, что? Не деньги?

– Нет. Письмо. Из казенного дома. А кругом хлопоты, хлопоты. По-моему, Михаил Алексеевич, вам остается один только выход: поблагодарить меня за гадание, так как в таком случае гадание теряет силу.

– Поблагодарить? – покраснев от гнева, воскликнул Суворин. – Ну, хорошо! Покорнейше вас благодарю! Очень!

Он круто повернулся и вышел из комнаты. Мы все смущенно молчали. Жена же моя была огорчена больше всех. Однако, она была слишком честной женщиной, и в угоду другим не могла кривить душой, даже в картах.

Белград произвел на нас чрезвычайно приятное впечатление. Как будто большой русский провинциальный город, вроде Екатеринослава или Елизаветграда. На перекрестках таблички с русской надписью «улица». Вокруг испорченная русская речь, будто живут хохлы или белорусы. Только некоторые слова иногда коробят слух и слегка сбивают с толку. Театр, например, имеет обидное название «позориште». Некоторые понятия преувеличенные: простое ружье называется пушкой; спички – «машиной»; одна буква у них уже «слово», слово – «речь». Если ищешь в городе какое-нибудь учреждение и спросишь у прохожего, как идти, он скажет «идите право»; повернешь направо, следующий прохожий скажет «идите лево». И так можешь бродить целый день, пока не узнаешь, что «право» это – прямо.