Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

– Господа! Но они – настоящие мерзавцы!

– Кто мерзавцы? – испуганно спрашиваем мы, думая, что Николай Николаевич сообщит нам какую-нибудь сенсационную новость.

– Да они! Большевики!

И затем рассказывает те факты, которые мы сами напечатали в очередном номере.

Я очень любил этого большого честного патриота. Но рукописи его доставляли мне много хлопот, так как одержимый своими чувствами и торопливыми мыслями, автор никогда в тексте не ставил знаков препинания, а ограничивался всюду простым тире, и мне перед отправкой рукописи в типографию приходилось эти знаки ставить самому.

Нередко приходил к нам в редакцию в гости сенатор Т. 208 208 Сергей Николаевич Трегубов (1866-1945) – юрист, профессор уголовного права, сенатор. В Белграде служил в канцелярии русского военного агента, профессор криминалистики Белградского университета, советник югославского Министерства внутренних дел. Очень милый и умный человек, но упорно не желавший примириться с грустными условиями эмигрантского быта. Занимал он в центре города полуподвальное помещение – темную комнату с крошечной передней. Бывало, зайдет к нему какой-нибудь незнакомый русский беженец, узнавший, что сенатор охотно даст бесплатные юридические советы, постучится, и ему открывает дверь пожилой человек в халате, с головой повязанной теплым шарфом, с метелкой в одной руке и с половой тряпкой в другой.

– Скажите, вы – сенатор Т.? – нерешительно спрашивает посетитель.

– Нет, – отвечает повязанная платком голова. – Я сейчас его камердинер.

– А можно видеть его самого?

– Невозможно. Приходите в двенадцать часов, тогда барин вас примет.

Посетитель является к полудню, снова стучит. И дверь отворяет тот же господин, но без платка, без метлы, без тряпки, хорошо одетый, с некоторой величавостью в выражении лица.

– Могу я видеть… – нерешительно начинает гость.

– Да, можете видеть, – прерывает его хозяин. – Это теперь я: барин. Пожалуйте.

И торжественным жестом приглашает посетителя войти в переднюю.

Часто посещал нашу редакцию бывший крупный промышленник, некий К., которому удалось вывезти из России значительную сумму денег в иностранной валюте. Был он человеком жизнерадостным, чрезвычайно энергичным, но любившим вмешиваться во все дела, которые его не касались. Так как был он по существу добрым и отзывчивым, мы прощали ему его настойчивые советы относительно того, как нужно вести газету, какого автора печатать, а какого не печатать. Но зато на сербов он иногда наводил настоящую панику своими советами и распоряжениями на улицах города или в правительственных учреждениях. Чувствуя себя чем-то вроде градоначальника, он подтягивал городовых, когда те плохо следили за уличным движением; сгонял с тротуаров уличных торговцев, если они мешали проходить пешеходам; яростно грозил палкой извозчику или шоферу, когда тот ехал не по правой стороне, а по левой; а в официальных местах, где толпилось много просителей, выстраивал всех гуськом в строгие очереди, причем все это сопровождал громкими приказами и объяснениями на чистом русском языке. Вообще, о том, чтобы все белградские сербы знали русский язык, он заботился неустанно. Как-то раз, сев в вагон трамвая, вручил кондуктору деньги и сказал совершенно ясно и отчетливо по-русски: «Дай-ка, братец, билет то самого конца». И вдруг тот ответил:

– Господине, говорите србски, а не разумим русски!

Можно представить негодование нашего культуртрегера, когда он получил такой наглый неприличный ответ. Лицо налилось кровью, глаза вспыхнули молниями. И из груди вырвался грозный вопрос:

– Как? Что такое? Не разумим? Мы здесь уже больше года, а ты еще не научился по-русски?

Но кто у нас в редакции был особенно желанным гостем, это всеми почитаемый и всеми любимый генерал Николай Николаевич Баратов. Всегда ровный, благодушный, интересный собеседник в часы отдыха, он был в то же время человеком неисчерпаемой энергии, вечно деятельным, несмотря на то, что, будучи инвалидом, ходил прихрамывая, опираясь на палку. Организовав всеобщий «Союз русских военных инвалидов», он приобрел у нас на Балканах огромную популярность и после Врангеля и Кутепова считался одним из самых уважаемых возглавителей белой эмиграции. Любили его не только свои инвалиды, для которых он сделал так много, но почти все лица из военной среды, особенно молодежь. Помню, как один простодушный начинающий поэт из этой молодежи поместил в болгарской русской газете «Русь» в честь Баратова нечто вроде оды. Эта наивная ода начиналась так:

И кончалась словами:

А в своей работе на пользу инвалидов генерал, действительно не боялся ни скатов, ни лестниц, ходил по всем канцеляриям, выхлопатывал для своего Союза ссуды у сербского и болгарского правительств. Не говоря ни по-болгарски, ни по-сербски, он с каким-то удивительным умением склонял богатых болгар и сербов к жертвенности в пользу обездоленных русских воинов. И особенно ярко проявилось это однажды, на пышном первом галлиполийском вечере в Белграде.

К своему вечеру наши галлиполийцы готовились чуть ли не два месяца. Были организованы комиссии: техническая – для подыскания помещения, финансовая, артистическая, буфетная, информационная для рассылки приглашений, распорядительная и еще какие-то. Участвовать на концерте обещали все известные русские певцы и певицы, начиная с популярного баритона Юренева 209 209 Георгий Матвеевич (Митрофанович) Юренев (настоящая фамилия Близнюк; 1891-1948) – певец (баритон). Штабс-ротмистр. Пел в Большом театре, затем в Одесской опере. В эмиграции с 1919, жил в Югославии. Солист Белградской оперы (1921-1928). С 1929 жил в Париже, с 1944 в Вене, вел класс в Венской консерватории и преподавал в собственной студии пения. После войны преподавал в Брюсселе. . Согласились выступить в трио талантливые музыканты братья Слатины 210 210 Сыновья председателя харьковского Музыкального общества И. И. Слатина: Илья Ильич (фортепиано), Владимир Ильич (скрипка) и Александр Ильич (виолончель). . В общем, было привлечено к участию на вечере все лучшее, что было в Белграде. Распорядительная комиссия уже за неделю составила точное расписание, в котором часу ее автомобиль заедет за тем или иным артистом: в 8 час. 15 мин. за басом Марьяшецем 211 211 Евгений Семенович Марьяшец (1883-1953) – певец (бас), режиссер, педагог. Учился в Петербурге и Милане. С 1920 в эмиграции, жил в Белграде. Выступал в Белградской опере, Народном театре. После Второй мировой войны преподавал в музыкальной школе в Нови-Саде и в Титограде (Подгорице). ; в 8 час. 40 мин. за певицей Роговской 212 212 Роговская(-Христич) Ксения Евгеньевна (Ефимовна) (1896-1961) – певица (сопрано). Жена композитора и директора Белградской оперы С. Христича. Стажировалась в Италии. Пела в опере С. И. Зимина и в Большом театре в Москве. С 1920 в эмиграции, жила в Белграде и Париже. Выступала на сцене до 1943. Пела в Белградской опере, Русской опере дирекции М. Н. Кузнецовой-Массне в Париже. ; в 9.10 – за Каракашем 213 213 Михаил Николаевич Каракаш (1887-1937) – певец (баритон), режиссер, педагог. Солист Мариинского театра. С 1919 в эмиграции, жил в Риме, с 1922 в Белграде. Выступал в римском оперном театре «Русская ласточка». Ставил оперы и заведовал реквизитом в Русской опере дирекции князя А. А. Церетели и В. де Базиля. Основал частную киношколу. С 1930 профессор Русской консерватории в Париже. Играл в Пражской труппе МХТ. Работал в Оперном театре Бухареста, там скончался. ; в 9.25 – за Юреневым. И так далее. Расписание это, насколько помню, составлял галлиполиец подпоручик Даватц, который любил во всем точность, так как был до Гражданской войны профессором математики в Харькове.