Андрей Шляхов - Главврач

После нескучной ночи завтракали так, словно приехали из голодного края — смолотили приготовленную Константином глазунью и все сырно-колбасное, что было в холодильнике.

— Oh Danny boy, the pipes, the pipes are calling! [29] «О, Дэнни-бой, трубы, трубы зовут!» (англ.). Начало популярной баллады «Danny Boy», считающейся неофициальным ирландским гимном. — пропела Рита, когда с завтраком было покончено. — Пора заниматься делами. Тебе — работать, а мне — искать работу.

— Я думаю, что ты ее уже нашла, — усмехнулся Константин. — И даже прошла испытательный срок. Приезжай к часу. Оформишься и, заодно, на собрании тебя представлю.

— Хорошо, — кивнула Рита. — Но у меня есть один вопрос. Что если вдруг когда-нибудь…

— Я не смешиваю личное с рабочим! — ответил Константин. — Прекращение наших отношений никак не отразится на твоем рабочем статусе. Пока ты работаешь нормально — ты спокойно работаешь.

На четвертом месяце романа, который бил ключом и не собирался иссякать, Константин начал задумываться о прелести моногамных отношений. Чего уж греха таить — мимолетные удовольствия он позволял себе даже в начальном периоде своего единственного (и хотелось надеяться, что и последнего) брака. Ника поначалу казалась упоительно восхитительной, но… Впрочем, дальше можно не продолжать, ибо один мудрец, не исключено, что и сам Конфуций, сказал, что значение имеет то, что говорится до «но», а на сказанное после можно не обращать внимания.

Рита была женщиной необычной. Необычной в полном и всестороннем смысле этого слова. Сказать ей: «переезжай ко мне, станем жить вместе, раз уж нам так хорошо вдвоем» было нельзя. Посмеется-пошутит, придумает очередное ласково-ироничное прозвище (последним было «Ланселот Кабинетный») и на том все закончится, так и не начавшись. А повторять предложение не стоит. Будешь выглядеть занудой, проще говоря — дятлом. Переезжай ко мне… Тук-тук… Переезжай ко мне… Тук-тук… Ну переезжай же ко мне, противная… Тук-тук… А пошел ты со своим предложением знаешь куда?!

Нет, нужно было действовать элегантно и при том — ошеломляюще, а у творчески одаренного Константина как раз такая возможность была. В книжном магазине на улице Михайлова, который в последнее время все больше и больше превращался в канцелярский, он купил набор из шести фломастеров и три листа ватмана первого формата (по одному не продавали, да и запас не мешает — вдруг запорешь с непривычки). Спасибо школьному учителю черчения Николаю Николаевичу Брежневу, однофамильцу великого человека — таки привил нерадивому Костику Ива́нову умение писать каллиграфическим почерком. Каллиграфии Константин предавался под настроение, а в повседневности карябал, как курица лапой, потому что врачебная работа вырабатывает привычку писать торопливо, в стиле крещендо.

При очередном визите Рите был почтительно вручен свиток, перевязанный алой лентой. Почтительно означало обеими руками и с поклоном. С учетом того, что Константин был одет в черный шелковый халат, расписанный красными драконами, получилось весьма аутентично, в восточном стиле — эмир бухарский жалует любимую наложницу рубаями собственного сочинения.

Рубаи получились неплохими, можно было гордиться не только стилем, но и тем, как изящно в них было вплетено предложение.

«Маргарита уходит к мастеру,

побросав в рюкзачок пожитки.

Маргарита уходит к мастеру

с двадцать первой, считай, попытки.

Мастер курит ментоловый мальборо,

Маргарите он тоже в радость.

Маргарита уходит к мастеру,

опаляема странной страстью.

Маргарита уходит к мастеру

не затем, чтоб потешить похоть.

Маргарита уходит к мастеру -

Млечный путь им обоим в помощь…» [30] Виктор Каренович Оганезов, «Маргарита и мастер».

— Слово «пожитки» меня умиляет, — сказала Рита. — Чувствуется в нем какая-то быстротечность… Не «прожить», а всего лишь «пожить». Знаешь, давай лучше оставим все, как есть, но на всякий случай я буду иметь в виду, что у меня в запасе есть двадцать одна попытка.

— Достаточно будет одной, — ответил Константин, расстроившись из-за неудачи своей лирической эскапады. — Ты только скажи…

«Оно и к лучшему, — начал утешать внутренний голос, обрадовавшись тому, что в кои то веки ему есть, что сказать. — По крайней мере Женечку расстраивать не придется, пускай приходит по вторникам…».

Женечку, конечно, расстраивать не хотелось — прикипел за эти годы к ней всей душой. Но просыпаться рядом с Ритой каждое утро хотелось больше. Наваждение? Возможно, что и так. Но, когда сильно хочется, тут уж не до самокопательных рассуждений. Вынь — да положь.

«Возможно, что и к лучшему, — ответил самому себе Константин, — но все равно печально».

Рита уловила его настроение (несмотря на постоянные рассуждения о собственном эгоизме, она была очень чуткой) и порадовала в этот раз особенно хорошо. Впрочем, словами этого не передать… Утром Константин поднялся с постели с таким чувством, будто он в эту ночь умер и родился заново. «Умер», потому что сил не осталось никаких, а «родился», потому что душа была переполнения радостью: «Неужели это происходит со мной, Господи?! Неужели со мной происходит это?!».

Придет время — и все изменится к худшему, поскольку к лучшему менять просто некуда. Но, пока еще это время не пришло, можно было упиваться своим счастьем. Как говорится, Млечный путь им обоим в помощь…

Иногда, под настроение и от нечего делать, Константин мечтал о том, как хорошо было бы обзавестись собственным островом где-нибудь в теплых морях-окиянах, где нашлось бы место для всех значимых в его жизни женщин. Каждой — по отдельному коттеджику, а он бы жил среди них этаким богдыханом (можно навсегда уехать из Самарканда, но внутренний Самарканд останется с тобой до конца жизни). Но, воспарив в радужные эмпиреи, тут же одергивал себя — о чем ты, парнишша? Какой, нахрен, остров? Клиникой бы своей обзавестись…

На своей клинике Константина заклинило конкретно. Можно сказать — вусмерть.

С приходом Риты в медсанчасть отношения с Машенькой и стоматологом Светланой Геннадьевной были прекращены. Константин повел себя достойно — сказал каждой «отставнице», что она ни в чем не виновата, сделал обеим хорошие прощальные подарки и пообещал, что прекращение отношений никак не отразится на их работе. Обе приняли подарки (какая дура откажется от цацек с настоящими брюликами?), обе назвали Константина «подонком, разбившим вдребезги их жизнь» (ну словно сговорились) и обе написали заявления на увольнение. Что ж — вольному воля, спасенному рай. Бабушка учила маленького Костика не бежать вдогонку уходящему автобусу — все равно не догонишь, только расшибешься, а спокойно ждать следующего. Константин этот совет хорошо запомнил. Опять же, замечательной во всех отношениях Риты и уютно-привычной Женечки ему было вполне достаточно. За числом он никогда не гнался, предпочитал качество.