Стоян Даскалов - Цветины луга

— Ничего не поделаешь! Пускай корни, чтоб и мы за тебя могли зацепиться! Возьмешь меня на завод? — спросил Сыботин и как бы назло своей жене стал первым рабочим завода.

— Видали дурака?! — набросилась на него Игна.

— Как ты не понимаешь, что завод — это наш хлеб. Разве наш голоштанный кооператив может нас прокормить?

Сыботин, муж Игны, с молодых лет работал на железной дороге. Каждое утро, в грязь и туман, снег и дождь с торбой за плечами шагал он напрямик через Челебийский лес к железнодорожной станции Бабинцы. Брал молоток, кирку, лопату и шел на свой участок пути. Разбивал камни, насыпал на полотно щебенку, рыл канавки для стока воды. Работал и аккордно, и поденно, немало сил ухлопал. Порой, когда надо было менять рельсы или шпалы, он входил в бригаду рабочих. К вечеру весь измочаленный, перекинув через плечо пустую торбу, перебирался вброд через речку и шел прямо на виноградник. Домой попадал уже затемно.

Что бы ни делала Игна днем, она старалась управиться с ужином до прихода мужа. Чтобы можно было сразу сесть за стол, поесть и поскорее лечь спать, потому что рано утром обоих ждала работа: ему надо было идти на станцию Бабинцы, ей — в поле. И так изо дня в день…

Прислушиваясь к грохоту проходящих поездов, Игна думала о своем муже Сыботине. «Как он там? Наверно, бедолага, обливаясь потом, ворочает камни или рельсы». Она знала, что работа у него не из легких. Ей не раз приходилось видеть, как он вместе с другими рабочими насыпал щебенку или менял грязные промасленные шпалы. А когда приближался поезд, рабочие убегали с линии в последний момент. Ее пугал звук гудка: вдруг это Сыботин невзначай очутился под колесами поезда. И, придя домой, Игна не уставала повторять мужу, чтобы он был осторожен.

— Это тебе не телега, сразу не остановишь. Чтобы эдакая махина остановилась, надо тормозить метров двести. Ты же знаешь, что случилось с Киро из села Големо Бабино из-за какой-то там несчастной кирки? А буйволицу Пашкуловых — переехал ведь поезд-то, чтоб ему пусто было!

Она костила поезда и была уверена, что если бы не ее муж, то они и не ходили бы вовсе. Иногда их пыхтенье пробуждало в ней и хорошие чувства, веру, что когда-нибудь и она, как ее Сыботин, который иногда прокатывался бесплатно на площадке товарного вагона от станции до села, сядет в поезд и поедет далеко-далеко поглядеть на белый свет.

— А обо мне ты подумал? — завела речь Игна, когда они перешли реку и впереди показалось село. — Столько лет все одна да одна! Сама ребенка родила, сама высмотрела! Ты — то в солдатах, то невесть где на заработках, а я и за ребенком смотри, и в поле работай! Для людей наступила свобода, а для меня ее нет и не будет!

Игна обрадовалась, когда в селе организовали кооператив и заровняли межи. Наконец-то и они с Сыботином заживут, как люди. Но радость была недолгой. Неурядицы в кооперативе, бедность вновь разлучили ее с мужем. Многие мужчины, в том числе и ее Сыботин, снова подались на заработки.

— И теперь опять бросаешь меня из-за этого проклятого завода! Но знай, я тоже тебя брошу! Сил моих больше нету! Лопнуло мое терпенье!

— Ладно, ладно, тише, люди услышат! — оглядываясь, увещевал жену Сыботин. — Довольно, успокойся! Не пойду я на завод! Если записался, то это не значит, что голову на плаху положил. Вот отпишусь, сяду рядом с тобой и буду сидеть, держаться за твою юбку!

Сердце Игны уже отошло. Она даже заулыбалась было, но все еще не сдавалась.

— Зло меня взяло, что ты первым суешься! Подождал бы немного, посмотрел, что из этого получится. А то еще отменят строительство, как увидят, что люди недовольны.

— Слишком многого хотите!

— И потом, почему ты меня не спросил? Есть у тебя жена или нет?

— Песочишь, Игна? Давай, давай, пропесочь его как следует, чтоб знал, как лезть на рожон! Тоже доброволец выискался! А ты ему спой, Игна, песню, как добровольцы в войско записываются, — подзадоривали ее проходившие мимо женщины.

— Песочьте, песочьте, а мы вечером отыграемся! — посмеивались, защищая Сыботина, мужчины.

Вечером орешчане долго не расходились по домам, село гудело, как река после ливня.

В село Орешец приехал новый председатель — агроном. Молодой, светловолосый, голубоглазый, живой и общительный. Вокруг него сразу собрался народ. Сопровождаемый любопытными, он направился к зданию школы, где его уже ждали. Агроном одним прыжком вскочил на сцену, чтоб сказать несколько слов перед тем, как его изберут.

— Здорово прыгает! — послышался чей-то голос и смех. — Если будет слабо прыгать, несдобровать ему в нашем бабьем царстве.

— У-у, бессовестные! Постыдились бы нового человека!

А новый человек смотрел в зал. Женщины! Одни женщины! Смотрел и не верил своим глазам: в зале полнехонько женщин и девушек. Куда ни глянь — одни платки всех цветов радуги да прически всевозможные: тут и косы, и короткая стрижка, и пучки; завитые, пышно взбитые и гладко причесанные… С большим трудом он, наконец, обнаружил две мужские головы — одну седую, будто припорошенную инеем, другую взъерошенную, с голым пятачком на макушке. И начал весело:

— Дорогие товарищи… простите… дорогие женщины, и вы, двое представителей мужского пола!

Женщины засмеялись, а двое представителей мужского пола молчали. Тут ведь попробуй, скажи что-нибудь не так — засмеют.

Председатель говорил недолго. Заканчивая свою речь, сказал:

— Вот, по-моему, те задачи, которые нам надо решить, чтобы поднять хозяйство. Но я не знал, что в селе почти нет мужчин.

— Мужья наши строят завод! — поднявшись во весь свой высокий рост, сказала Игна Сыботинова.

— При такой ситуации просто не знаю, как быть, дорогие товарищи женщины…

Агроном сел и задумался. Он знал, что мужчины бегут в города, но что такой поголовный отлив застанет в селе, которое приехал выводить из отстающих, — не допускал. Неужели его с первого дня ждет провал? В самом деле, как работать с бабами? У каждой из них дом, хозяйство, где на их плечах лежит и женская, и мужская работа. Его планы массовых выходов на работу останутся на бумаге. Одна скажет: «у меня стирка», другая — «ребенок заболел», третья — «мне нужно сходить к мужу». А работать когда? И как они будут работать, ежели почти никто из них к машинам и близко не подходил!

Женщины шумели, а у него голова ходуном ходила. Они перекидывались шутками, а ему казалось, что смеются над ним. Впервые в жизни он сталкивался с таким многолюдным женским обществом. Его представительницы говорили все сразу, вертелись по сторонам, наклонялись дружка к дружке, о чем-то шушукались, смеялись как-то особенно, по-женски, непонятно чему и над чем. От этого галдежа, от этого бурления страстей у него разболелась голова, он не мог дождаться, когда, наконец, ему зададут два-три вопроса и все кончится, и он пойдет себе ломать голову над тем, что делать дальше. Дянко думал, что вопросы, которых он ждал, будут касаться чего-нибудь обыкновенного — норм, трудодней. Ему казалось, что это женское сборище не способно удивить его каким-либо трудным вопросом, хотя знал, что здесь присутствуют и учителя. Ведь в школе, где проходило это собрание, тоже одни женщины — от директора до уборщицы.