Стоян Даскалов - Цветины луга

— Я не могу! Не могу я быть спокойной, зная, что делается сейчас в школе!

И вдруг ей стало плохо… Она тяжело опустилась на стул и схватилась обеими руками за живот.

Главный инженер сорвал телефонную трубку и тревожным голосом стал кричать:

— Алло! Алло!

Маре становилось все хуже и хуже.

Главный инженер совсем растерялся, не зная, что предпринять — вызывать Орешец или скорую помощь.

— Вот, выпейте глоток воды!

Он дрожащей рукой поднес ей стакан, расплескивай воду. Она отпила глоток, и как-будто ей стало лучше…

— Извините, но я… — сказала она чуть слышно и опять схватилась за живот. — Мне не нужно было… — и встала, намереваясь идти, но у нее не было сил.

Главный инженер подвел ее к дивану.

— Пожалуйста, прилягте на диван! Вот так! Я сейчас вызову скорую. Не беспокойтесь! Сейчас приедет врач…

Мара безропотно легла. У нее начались схватки. Инженер подбежал к телефону:

— Алло, алло! Это больница? Дайте мне родильное отделение! Вы слышите? Родильное отделение! Да что у вас там происходит, почему не соединяете? Что-о?! Линия не работает? Алло! Девушка!

В поселке имелась больница с родильным отделением, но пока инженер бегал то к роженице, то к телефону, ребенок родился прямо здесь, у него в кабинете, на диване. Вякнул и плюхнулся прямо инженеру на руки. Тот держал его и не знал, что делать. Роженица, вся в поту, бледная, как стена, дрожала, кусая губы, а он держал ребенка и боялся его положить, чтобы позвонить по телефону. Вдруг в голове у него мелькнула мысль, что нужно отрезать пуповину. Ножницы у него были, но они лежали в среднем ящике стола, был и спирт. Но что делать с ребенком? Обессиленная мать пошевелила пальцем, и он все понял. Положив ребенка у ног матери, бросился к столу, взял ножницы, быстро достал спирт, облил их спиртом и подошел к Маре. Он как-то еще сообразил, что пуповину на всякий случай надо резать подальше от пупка. Щелкнул ножницами и перерезал тоненькую кишечку, тянувшуюся от ребенка к матери. Мать прижала младенца к груди, почувствовав теплоту его крошечного тельца, чуть шевельнула посиневшими губами, пытаясь улыбнуться, и потеряла сознание. Главный инженер глянул на голого ребенка и похолодел от испуга: «Он же простудится! Тут и до воспаления легких недолго!» Недолго думая, он снял с себя чистую белую сорочку и запеленал ребенка.

А мать ничего не видела и не слышала. Веки ее были плотно закрыты, как у неживой. Инженер был ни жив, ни мертв. Он подбежал к окну посмотреть, не едет ли скорая помощь, потом бросился к телефону, лихорадочно набрал номер. Ответа не было. Набрал второй раз, третий — ни ответа, ни привета. Он с сердцем швырнул трубку на рычаг.

— Две жизни погибают, а они там канитель разводят!.. Бюрократов развелось — хоть пруд пруди. Похлеще прежних.

Он выскочил в коридор, к лестнице, посмотрел вниз, что-то крикнул и вернулся к роженице.

Боялся оставить мать с ребенком одних, как бы чего не случилось…

Если бы все это случилось не здесь, на его глазах, а где-то в другом месте и ему кто-нибудь об этом рассказывал, главный инженер, очевидно, реагировал бы на это совершенно спокойно. Наверное, даже привел бы пример, как раньше, до народной власти, в селах женщины рожали без врачей и акушерок где придется: в поле на пашне, на дорогах — в пыли и грязи, и что и теперь еще есть такие суеверные женщины, которые боятся людей в белых халатах и прибегают к помощи бабок-повитух.

Но сейчас, когда ему самому пришлось попасть в такой переплет, он совсем растерялся. Тревога его росла. Эти проклятые ножницы, которыми он перерезал пуповину, казались ему ржавыми. Он рассматривал их на свету, придирчиво вглядываясь в каждое пятнышко, и убивался: «Что я наделал! Вдруг что-нибудь случится — я виноват во всем!» Ему пришло в голову, что уже началось заражение и пупок небось весь посинел. Он кинулся к ребеночку, развернул рубаху и — о, ужас: новорожденный был весь синий. Он совсем голову потерял от страха, ему показалось, что ребенок вот-вот умрет.

— Скорее! Скорее же! — повторял он в каком-то исступлении, как-будто кто-то мог его услышать.

— Что я наделал!? Что я наделал? — бегал он по комнате, схватившись за голову, весь бледный. Он чувствовал, что еще немного, и он грохнется на пол, потеряв сознание.

Никогда с ним такого не случалось, он умел владеть собой. Однажды, когда он руководил стройкой цементного завода, был такой случай. Он решил проверить, в порядке ли дробильный барабан, и влез туда. Механик, не зная, что инженер внутри, нажал на пусковую кнопку. Барабан медленно начал вращаться, но инженер не потерял самообладания, успел высунуть голову в отверстие и крикнуть: «Стойте! Внутри человек! Стойте!». Еще две-три секунды, и он был бы раздроблен… Много других неприятных историй с ним случалось, но такого…

Вначале он нашелся. Сделал все, что мог, но потом сам испугался того, что сделал.

Когда приехали врач и акушерка, инженер уже не метался по комнате. Он сидел у дивана без рубашки, в одном пиджаке, желтый, как лимон, ни жив, ни мертв от страха.

Ребенок спокойно посапывал у груди матери. Роженица, бледная, как стена, лежала без признаков жизни…

— Скорее!.. Скорее! — через силу выговорил инженер, все еще сжимая в руках ножницы.

Санитары быстро положили роженицу и ребенка на носилки и вынесли из кабинета.

Главный инженер, как был в одном пиджаке, надетом на голое тело, помчался вниз, точно он был отец ребенка. Но на площади, увидев, что машина уже далеко, опомнился и поднялся наверх, к себе. И тут же, терзаемый страхом и раскаянием, снова засел за телефон.

— Алло! Это родильное? Скажите, как ребенок? Все такой же синий или уже нет? Прошло?..

Дежурная что-то терпеливо ему объясняла, а у него уже срывался с губ новый вопрос:

— А мать как? Я не мог, понимаете, не мог сделать все как следует!.. Как она себя чувствует?

Его снова успокаивали, что все в порядке, ребенок и мать — в надежных руках, но он не унимался:

— Вы слушаете? Прошу вас, выслушайте меня! Я забыл сказать скорой помощи, что пуповину пришлось перерезать ножницами. Какими?.. Самыми обыкновенными, даже слегка ржавыми… Скажите, чтобы им немедленно сделали уколы против столбняка!..

Мозг его работал лихорадочно, припоминая все, что ему было известно о средствах борьбы с инфекцией.

— Может, нужны какие-нибудь более сильные лекарства, антибиотики. Если у вас нет, я позвоню в Софию… в Министерство здравоохранения…

И только когда ему из больницы сказали о чем-то, что касалось его самого, он растерянно опустился на стул…

— Мне? Почему мне? А-а-а! Да, да! Я успокоился! Спасибо! Большое спасибо!

Он звонил еще дважды и все спрашивал, все ли в порядке. И только окончательно убедившись в том, что ни матери, ни ребенку ничто не угрожает, он успокоился и сел за работу. Он даже придумал имя первому ребенку, родившемуся на заводе. Достав свою тетрадь, он не стал ее рвать, а открыл новую страницу и вывел неуверенным от волнения почерком слово «Пламен».