Стоян Даскалов - Цветины луга

Натягивая платье и мельком взглянув на себя в зеркало, она вдруг подумала о том, в каком положении он ее видел… А вдруг она ему желанна? Ей стало стыдно своих мыслей, она разозлилась на себя и быстро одернув платье, подошла к двери и прислушалась. Шаги раздавались уже где-то выше, на третьем или четвертом этаже…

Плач ребенка вывел Мару из оцепенения. Ребенок кричал, словно взывая: «Ну, что ж ты, мама! Я хочу гулять! Хочу увидеть завод, небо, вдохнуть запах земли!»

Она положила ребенка в коляску, открыла дверь, выкатила коляску на лестничную площадку и только хотела поднять ее вместе с ребенком и снести на первый этаж, как какой-то рабочий, видно тот самый, который только что поднимался наверх и которого Мара приняла было за главного инженера, сбежал по лестнице с верхнего этажа и, улыбнувшись доброй улыбкой, напомнившей ей улыбку инженера, сказал:

— Ну, зачем же вы так? Уроните ребенка! Дайте, я вам помогу! — и, взглянув на свои руки, добавил: — Чистые!

Потом легко поднял белую, сверкающую свежим лаком коляску и вынес во двор. Мара с благодарностью подумала: «Вот какие на заводе рабочие! Добрые, как и он сам!»

Мара покатила коляску по песчаной дорожке к лесу. Коляска катилась легко. Пахло свежескошенной травой. Молодой матери очень хотелось встретить кого-нибудь, кто бы ей сказал новые, еще не слыханные ею слова, такие, от которых сразу стало бы легко на душе.

За эти дни у нее побывало много народу. Тучиха заходила чуть не ежедневно, забегали работницы с завода.

— Это ведь наш ребенок, заводской!

Приходили и коллеги по школе, и орешчанские женщины.

Но за эти двадцать дней она стосковалась по человеческому многолюдью, гулу голосов, смеху, шуткам.

Вместе с новыми чувствами, которыми обогатилось ее сердце после родов, в нем крепло и ширилось огромное любопытство к внешнему миру, жажда поближе узнать бушевавшую за окнами жизнь, окунуться в нее с головой. Она много думала теперь о месте человека в жизни, о долге, чести, верности и измене, гражданской и личной, о том, как высоко может вознестись человек и низко пасть, сам того не подозревая. Убеждая себя, что служит народу, будет служить только себе. Ей хотелось поговорить обо всем этом с кем-нибудь прямо, откровенно, начистоту, услышать голос, который мог бы ей сказать права она или нет. Муж ее последнее время стал явно избегать откровенных и прямых разговоров с ней, а душа Мары требовала разрядки.

И она шла за коляской, думая свою думу и изредка поглядывая по сторонам в надежде увидеть инженера. Он был единственным человеком, перед кем она решилась бы раскрыть свою душу.

Вдруг сзади раздались быстрые шаги. Мара вся встрепенулась, но не оглядывалась. «Он меня увидел и пришел. Что он может подумать, если я остановлюсь или оглянусь!» Она уже, казалось, видела его тень и с трепетом ждала, что вот-вот он ее догонит, заговорит с ней…

— Кака Мара! — послышался сзади голос Янички, и воображаемая тень главного инженера исчезла.

Яничка подбежала и припала к коляске.

— Ой, какой смешной! Почему он так губками двигает? Голодный? — затараторила Яничка. Она готова была схватить маленького человечка на руки и забавляться им, как игрушкой.

— Да нет, он не голодный! — с улыбкой сказала Мара. — Оставь его! Пусть спит.

— Тогда я его покатаю в коляске, хорошо?

— Хорошо! Только осторожно, не тряси.

Яничка довольная, улыбающаяся, покатила коляску.

— А как легко! Какой он хорошенький! И я хочу иметь такого ребеночка… — лепетала Яничка.

— Пламен! Пламенчо! Ты слышишь? Агу! А кто ему придумал это имя, кака Мара?

Мара промолчала, а Яничка вдруг спросила:

— Правда, что главный инженер дал ему это имя?

— Да! — тихо ответила Мара. — Он его крестный.

— А правда, что он пишет стихи?

— Говорят, да.

— Я его сегодня видела, кака Мара! Какой он добрый! Золотое у него сердце, ему бы носить фамилию Слынчев, а не тому…

— А что ты у него делала?

— Нет, это он приходил к отцу. Нам дали квартиру, и он приходил смотреть. Я поступила в техникум, и мы с папой будем жить здесь, а мама переедет потом… Квартира наша на другом конце, но не очень далеко от вас. Я каждый день буду приходить к вам нянчить Пламенчо.

Девочка заигралась с малышом, а Мара снова задумалась. Она думала об инженере, который вон сам ходил смотреть квартиру, беспокоится о людях, следит, чтобы все было в порядке. А то ведь всякое бывает. Строители иногда говорят одно, а на деле выходит другое. В ее квартире все было готово, кроме… раковины на кухне. Ее даже из-за этого на день позже выписали из родильного дома… Вовсе вникает сам, во всем хочет убедиться лично. И главная его забота — люди. В самом деле, чего стоит машина без человека и для чего она создана человеком? Да ведь все для его, человеческого добра и процветания…

Мара мысленно разговаривала с инженером, задавала ему вопросы, получая ответы, которых ждала, которые были ей так необходимы. Невольно она сравнивала, что ответил бы на эти вопросы ее муж. И муж не выдерживал сравнения… «Что ж, — думала Мара. — Сам виноват. Сам, своими руками, уничтожил то, что имел…»

Яничка подкатила к ней коляску.

— А что с… — начала было Яничка, но, застеснявшись, не договорила.

— С кем — с Ицкой? — улыбнувшись, спросила Мара. — Ты ведь за этим прибежала из деревни?

— Ага! — потупившись, сказала Яничка, и глаза ее засветились надеждой.

— А почему ты не спросила главного инженера?

— Стыдно мне, кака Мара, а вы ведь с ним хорошо знакомы… близки…

От этих слов Мара вздрогнула. Как ни приятны были эти, сказанные с такой наивной детской искренностью слова, но ей стало немножко не по себе. Она сразу представила себе, какими глазами будут смотреть на нее окружающие, если вдруг по заводу пойдет молва, что они с инженером близки.

— Откуда ты взяла, Яничка? Как это пришло тебе в голову? О какой близости говоришь?

— А как же!.. Так ведь Пламенчо родился у… ну, он же крестный… — сбивчиво объясняла Яничка.

— Если всех врачей, которые нас лечат, будут считать нашими близкими, что тогда получится, Яничка? Ты как себе это представляешь?

Она уже говорила строго, как учительница с ученицей, стараясь сразу погасить детское любопытство, которое могло принести ей много неприятностей. Мара хорошо знала детей этого возраста и особенно девочек. Они не могут хранить ни своих, ни чужих тайн и страстно жаждут «открытий» в области человеческих отношений и чувств. Жажда «острых ощущений» порождает в них тревожное любопытство к жизни взрослых, толкает собирать по крупинкам все, что только удается выцарапать, разузнать.

— Инженер еще там, в новом доме. Может, пойдем, и ты у него спросишь? — настаивала Яничка, не обращая внимания на строгий тон учительницы. — Отец говорит, что следствие уже закончено, но он не знает, что и как… Идем, кака Мара! Ну, пожалуйста.