Анна Матвеева - Каждые сто лет. Роман с дневником [litres]

Дней пять тому назад мы были на прогулке, и я показала Цике поле, сказала, что это булки будут. Сегодня идём с ним среди ржи. Я уж и забыла о своём объяснении. Вдруг Цика кричит – «булка», «булка», я даже не поняла. Потом, когда он прибавил «поле», «булка», подивилась его хорошей памяти и приметливости.

Когда Цика капризничает, мне он кажется гадким и я думаю, что это будет за нехороший мальчик. Потом, когда увижу его сонного или играющего, – смешно стаёт, что я такому милому созданию приписывала чуть ли не зверские наклонности.

Возможно, я вновь беременна, но пока не могу судить о том с точностью.

7 августа

Итак, завтра долгожданный день. Приедут Костя с Глебом и Лёвой… Странно даже мне как-то произносить эти имена. Так долго они произносились только между нами, и мне до сих пор удивительно, что эти далёкие дети, всегда вызывавшие при воспоминании о них и печаль, и желание их увидеть, вдруг предстанут живыми. Глеб и Лёва! Всегда мне казалось, что это два очень близких и милых существа, неразрывно связанных с моим Костей и трагически с ним разлучённых. Посмотрим, как-то я выдержу свой второй экзамен. Волнуюсь немножко.

Няня всё рассказывает глупые истории, ей непременно хочется меня уверить, что Костя, как и все мужчины, плох, что он меня бросит и что если я умру, то ему и Цика станет не нужен… Мне сия болтовня только смешна, не объяснять же ей, в самом деле, истину: чересчур велика пропасть между нашими взглядами и психологией, – но интересно, зачем она это рассказывает? Ведь если она думает образумлять, то где же тогда выход, с её точки зрения? Просто глупая баба, вздор болтает. Сегодня собралась в сотый раз уходить, а потом, когда я решила нанять другую прислугу, изъявила желание хоть и без жалованья жить первое время. С одной стороны, смешно, с другой, я довольна: привыкла к ней.

Всё больше от небесного к земному обращаюсь, в уме все мысли о том, как извернуться, выйти из безденежья, как кормить ребят с наименьшими затратами… Но разве плоха цель принести пользу двум маленьким людям? На них я научусь, как воспитывать Цику, ведь с мальчиками я совсем не знакома. Курсы мои, может быть, на время и кончатся, но ведь не навсегда. Ведь я теперь себя знаю. Усидчивости и энергии в научной работе у меня хватит…

Цика получил от мамы коробку с игрушками. Едва я успела спрятать большую часть, выдав ему только посуду и киску – и того оказалось много, с посудой он играл всё время, киску же бережно взял, благоговейно поцеловал и положил, потом между делом обсосал ей хвост, разрисованный чернилами.

21 августа

Вот уже две недели завтра, как дети с нами. Приехали они днём. Костя вошёл в комнату неожиданно для меня, и встреча наша получила характер чего-то поспешного, недосказанного. Я вышла за ним в сад и увидела двух мальчиков, одетых в плохонькие пальтишки и имевших немного стеснённый вид. Мне сперва показалось, что и недружелюбный. Но благодаря Костиному такту и ловкости скоро мы познакомились, взгляды исподлобья исчезли, и дети, сперва старавшиеся избежать моих взглядов и обращавшиеся за всем к отцу, стали то и дело спрашивать «тётю Ксеню» (имя, данное мне Костей). Они ждали с нетерпением появления «мальчика Кости», который спал, с ним они скоро подружились, хотя первое время он их боялся. Лёва спросил между прочим, почему Цика называет их отца «папой». Больше никаких расспросов не было. Я поразилась их быстрой акклиматизацией. Если мальчики и скучали по дому, то это вовсе незаметно. Кажется, будто здесь они в своей среде, а не пересаженные растения. Лёва чаще рассказывает про Мотовилиху да иногда смотрит на карточку сестры Веры. Но письма домой всё не могли собраться написать, пока их не заставили. Привезли мальчиков совершенно оборванных, с одной только сменой белья, пришлось шить им штаны и бельё. Несколько дней я была мученицей, так как мы ходили гулять и приходилось всячески изворачиваться, чтобы скрыть от глаз прохожих рваные и заплатанные штаны.

На другой же день начались занятия. Купили тетради, дневники, составили расписание. Скоро дети ко мне привыкли, и наши отношения стали не только нормально спокойными, но прямо дружелюбными. Сперва меня коробило от «тёти» Ксени. Я ещё сама люблю подурачиться, а тут вдруг «тётя», слово, напоминающее этакую солидную персону. Но вдруг стала чувствовать, что постарела, ведь невольно приходится постоянно впадать в наставнический тон. В первые же дни я заслужила несколько замечаний от Кости за потворство болтовне. Дети мне понравились, я с первой минуты почувствовала к ним привязанность, и с каждым днём они мне ближе. Но Цике теперь я не могу уделять столько времени. Прежде я не могла оставить его на час без того, чтобы не соскучиться о нём, теперь оставляю его на няньку, так как не могу справиться. В результате Цика ко мне охладел и надоедает вечным плачем: «К няне!» А ведь награда за труд самая лучшая – это ласка ребёнка.

Нянька шьёт на детей, но собирается уходить. В который раз? Впрочем, деньги вышли все. Пенсию свою я потратила, долгов много, жить нечем, всё заложено. Вчера, как вспомнила, что последние 5 р. разменяла, – заснуть не могла. Надо нанимать квартиру, переезжать, а денег нет. Жить здесь, в Сиверской, вечно нельзя. Тем более одна комната без печки – сырая, холодная! В той комнате живут дети, у Глеба кашель, который становится всё хуже. Пора бы уезжать, а то догоним его до чего-нибудь опасного.

Мы уже много раз бывали в затруднительном положении, но в таком ещё не были. Да, у нас денег нет с мая, но удалось пробиться лето, и привезти детей, и Косте совершить экскурсию. Это уже чудо, но теперь все шансы исчерпаны, не знаю, откуда найти помощь. Главное, если бы удалось переехать в город! Теперь Костя в городе, я одна хозяйничаю и даже справляюсь с шалунами, но только устаю… О своих занятиях и думать забыла. Пока днём даже весело… С мальчиками заниматься – не то что с Цикой, интересно.

День в суматохе и шуме проходит скоро, зато вечером приходит неудовлетворённое чувство, просыпается то, что требует жить и для себя, и пользоваться ещё не ушедшей молодостью. Заботы о детях и о деньгах меня так утомляли, что я вечером была холодна к Костиным ласкам. Он даже сомневался в моей любви.

Но кого же я люблю, как не его? И всех детей люблю, потому что они Костины.

На авеню Гобеленов есть удивительный дом, где один из балконов сделан самим Роденом. Когда Людо показал мне этот балкон, я тут же начала им страстно восхищаться, хотя буквально только что его вообще «не отражала» (по выражению Княжны – странно, её словечки мне часто здесь приходят на ум). Такова сила и власть имени, оно добавляет к произведению художника то, чего не мог сделать он сам. Легко восхищаться Джокондой, но, если не знать, что её написал Леонардо, уверены ли вы, что проведёте рядом с никому не известной улыбающейся Лизой хотя бы минуту? Что мы видим в первую очередь – сам шедевр или табличку с именем автора?