Анна Матвеева - Каждые сто лет. Роман с дневником [litres]

– Шизофреник, тупица, внук маньяка, сын алкоголички и самоубийцы – я просто отличный парень, – сказал Андрюша дня за два до Катастрофы.

Он ждал, что я начну его успокаивать; обычно я так и делаю, но именно в тот вечер у меня не было ни сил, ни настроения. Я плохо себя чувствовала, скажу в своё оправдание, и утешала Андрюшу не так яростно, как обычно, а он продолжил себя терзать:

– У меня ни друзей, ни подруги – нет и не будет. Я урод. Мне не надо было рождаться, и у меня нет желания жить.

Тут я уже испугалась и включилась в диалог по-настоящему:

– Прекрати сейчас же, Андрюша! Ты ведь знаешь, как мы с бабушкой тебя любим… И мама тебя любит… по-своему!

Андрюша горько усмехнулся. Тараканова в то время была в очередном своём алкогольном отпуске и напоминала о себе, лишь когда у неё заканчивались деньги (что случалось крайне редко – Княжна умела находить средства на выпивку).

– И никакой ты не урод, – продолжала я со всем пылом, на какой была способна после трёх пар практических и заседания кафедры. – Очень даже симпатичный юноша!

– Просил ведь не называть меня юношей! – рассердился Андрюша.

У него и раньше случались приступы ненависти, чаще к себе и ко мне, реже – к бабушке и ко всему миру. Но никогда – к матери. Мы с Андрюшей прошли долгий путь, его не измеришь шагами, как расстояние от ворот психушки до отделения первого эпизода. Тот, самый первый, диагноз подтвердился, но простая шизофрения, предупредил меня врач, со временем почти всегда переходит к следующей фазе. «А в конце концов вообще все умирают!» – бодрился Андрюша, но я видела, как ему страшно.

В целом тот год заканчивался неплохо. Танечка нашла мне отличную халтуру – за пять дней работы переводчиком для каких-то иностранных ревизоров я заработала больше, чем за полгода, и решила подарить маме на Новый год деньги «на баньян» (это её мечта: увидеть в Индии, как растёт баньян), а для Андрюши у меня был заранее куплен ноутбук. Впервые за долгое время мы нарядили ёлку, и теперь Андрюша мрачно смотрел на неё, то отключая, то вновь включая гирлянду. Он, как оказалось, обдумывал разные способы самоубийства – и, желая обсудить их с кем-то (я и бабушка здесь явно не годились), начал делать публикации на разных интернет-форумах под ником Underwood . Он планировал и выстраивал свой уход в деталях, как некоторые писатели выстраивают свои книги по плану для каждой главы. Его занимали главным образом эстетические соображения и вопрос наследственности. «Я верю в дурную кровь, – писал Андрюша. – Мой отец ушёл из жизни, а эта склонность передаётся по наследству». (Андрюша и по сей день уверен, что мой брат – его отец.)

На интернет-форумах все охотно обсуждали с Андрюшей стратегию ухода из жизни, как будто бы речь шла о компьютерной игре. И только одна девушка пыталась отговорить его: даже привела стихи Кристины Россетти, английской поэтессы XIX века:

Девушку жестоко высмеяли, придавили коллективным сарказмом, как могильной плитой. В том чате она больше не появлялась.

Впоследствии все сообщения Андрюши будут распечатаны и присоединены к уголовному делу. Что лучше: повеситься или утопиться? «Застрелиться, как отец? – писал он. – А может, сброситься с девятиэтажки? Или, чтоб наверняка, с шестнадцатого?» Другие участники форума, видимо, думали, что парень шутит, и подавали соответствующие реплики, а он хватал их жадно, как собака ловит кость на лету. Последняя публикация Андрюши была сделана 31 декабря, когда уже никто особо не хотел обсуждать с ним способы ухода из жизни: все готовились отмечать праздник, и даже у самых одиноких имелись планы на вечер, пусть и из серии «стол-водка-телевизор».

«Мой последний день с вами, – написал Андрюша- Underwood в 15:00. – На пикче – способ моего ухода». На фотографии, выложенной в Сеть и также присоединенной к делу, была снята газовая труба из квартиры на Цвиллинга. Иры в тот день дома не было, мы с мамой ждали Андрюшу часам к восьми, не раньше. Мама собиралась приготовить все его любимые блюда, как она делала раньше для Димки.

Не знаю, сам ли он додумался до этого способа, или же его подсказал кто-то из обитателей форума – многие сообщения были впоследствии удалены пользователями, что «затруднило работу следствия». Андрюша, как написали потом в газете, «снял ранее установленную специалистами ОАО “Екатеринбург-газ” заглушку с крана газовой трубы в квартире». Он хотел умереть безболезненно и уйти наверняка, но покончил не с собой, а с совершенно незнакомым ему человеком – молодым сотрудником аварийной газовой службы и, по совместительству, граффити-художником. Тремя годами старше Андрюши был тот мальчик, Иван Лавров. Он пришёл по заявлению об утечке газа, которое сделали соседи. Взрыв раздался ровно в тот момент, когда Лавров, выгнав всех жильцов подъезда на улицу, стоял у двери нужной квартиры. Он получил множество травм и скончался в больнице в новогоднюю ночь. Посмертно Иван Лавров был награждён орденом Мужества за то, что «благодаря его действиям значительных жертв в доме удалось избежать». Никто из жильцов не пострадал, но три квартиры в подъезде были серьёзно повреждены и разрушены. Андрюша получил сотрясение мозга, множественные переломы и разрывы мягких тканей. На интернет-форумах все выражали надежду, что он умрёт, примерно в таких выражениях: «Хотел, так пусть подыхает!» Но Underwood , вопреки общим чаяниям, выжил.

Ни о ком так много не говорили и не писали той зимой. Андрюшу и погибшего газовщика сравнивали друг с другом. Их фотографии печатали в газетах. Мне звонили редакторы центральных телеканалов, приглашали стать участницей ток-шоу и каждый раз искренне удивлялись моему отказу. Кудряшов, всегда очень чувствительный к чужой славе, какой бы сомнительной она ни была, дал очередное интервью очередной «оксане». Ему было крайне важно, чтобы люди помнили, кто открыл им глаза. Именно Кудряшов впервые рассказал журналистам, что Андрей Лесовой – родной внук некрофила Тараканова.

Мы к тому времени уже несколько лет не виделись. Кудряшов разводился со своей второй женой и готовился к свадьбе с третьей (Соня, его нынешняя супруга, красотка и благотворительница, училась тогда в восьмом классе). Я не пожалела времени и подкараулила Лёшу на приёме, который был вовремя устроен французским консулом. Кудряшов стоял, любезно согнувшись пополам, перед консулом Китая. В принципе, можно было ничего не говорить: все чувства на моём лице были написаны крупными буквами. Кудряшов дёрнулся, посмотрел направо-налево – как будто собирался перейти улицу. Идти было некуда, консул Китая вежливо откланялся, прощаясь, а я стояла прямо напротив и, если верно помню, скрестила руки на груди.