Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Когда ехали на пароходе через море, была сильная качка. Наш пароход то носом нырял, то кормой. Все пассажиры, да и прислуга, лежали пластом. Вахтангов, я и две девушки — зубные врачи — сидели посреди парохода, на палубе у трубы, болтали и не сдавались морской болезни.

Я еще не сказал ничего о самой Норвегии. Я видел много фотографий, рисунков, картин, изображающих фиорды, но фиорды в натуре — это что-то, что ни в сказке сказать, ни кистью написать. Поезд бежит по склонам гор, то и дело ныряя в тоннели. С гор серебряными змейками бегут водопады, а внизу громадное зеркало, чистое, прозрачное, и в нем горы, и бегущий поезд, и водопады. Вот по зеркальной глади, как маленький жучок, бежит пароходик, и за ним тоненькая ниточка — след, и вверху облака, и внизу облака, и вверху вершины гор, и внизу вершины гор, и нет у зеркала дна.

В Бергене сажусь рисовать пароходы на пристани. Подходит рабочий и грозно говорит что-то. Говорит, размахивает руками и явно показывает, чтобы я убирался ко всем чертям. Бдительность у рабочих была уже в те спокойные времена. Пришлось уйти, не кончив этюда. Такой случай, правда, был только один раз. Обычно я рисовал без помех, даже всегда прохожие старались деликатно обходить сторонкой.

В Швеции и Норвегии меня удивили базары — на базарах горы рыбы и цветов. Каждая хозяйка, накупив продуктов, обязательно покупает букетик цветов — полевых или садовых. У нас в те времена цветов на рынке не было, даже цветная капуста была за редкость.

Какое наслаждение не торопясь ехать верхом по лесу, с горы на гору, смотреть, как трепещут листы на осинах, как перебегают солнечные зайчики на стволах берез, как бежит горная речка Зигазинка, то прыгая по камням, то ныряя под упавшие стволы деревьев.

Я еду, понемногу взбираясь на Уральские горы. Подо мной каурый жеребчик башкирской породы. Он, помахивая гривой, идет спорой иноходью, слегка покачиваясь с боку на бок. За спиной охотничье ружье, через седло переметные сумы. В сумах котелок, чайник, кружка, мисочка, нож, вилка, ложка и пищевые запасы, там же палатка, одеяло, подушка, альбом, краски, карандаши, стульчик.

Моя цель — сделать наброски пейзажей, башкирских кочевий, костюмы и типы людей, лошадей и скота.

Вот уже два дня я еду один. Приходится самому приготавливать пищу, заботиться о лошади, ставить палатку. А когда же рисовать? Нет, так дело не пойдет. Надо найти верного Санчо Пансу. На третий день я его встретил. Он ехал верхом на мохнатой лошадке. Его лицо мне понравилось. Поздоровались.

— Куда едешь?

— А ты куда?

— Домой еду, в гости ходил!..

— Хочешь со мной ехать? Будешь кашу варить, рыбу ловить, лошадку кормить и за это каждый день по пятьдесят копеек получать. Понял? Подумай и ответ давай…

Мой новый знакомый постоял минут пять. Потом вдруг просиял, заулыбался.

— Якши, хорошо, поедем, друзьями будем… Ты с этого места никуда не гуляй, а я домой побегу… Бабе скажу, а завтра утром тут буду.

Он стеганул свою лошаденку и рысцой затрусил куда-то в лес, а я поставил палатку и стал кипятить чайник.

Теперь у меня есть верный Санчо Панса. Его зовут Гариф Улла. Утром он явился. С этого момента мы стали делить по-братски радости и печали, пищу и ложе в палатке. Мы ехали не спеша, приезжали в башкирское кочевье, угощали женщин и детей конфетами, мужчин папиросами, и я зарисовывал их наряды, их быт. Гариф Улла иногда ловил рыбу или стрелял рябчиков. Рыба в горных речках — это форель или, как ее там называют, пеструшка. Уха из форели не имеет себе равной, и котелок этой восхитительной ухи мы с наслаждением уплетали.

Когда Гарифу Улле удавалось подстрелить рябчика или тетерева, он варил кулеш с пшеном. Ночью мы спали рядом в палатке, спали под шум деревьев или под шорох дождя, спали крепким сном, не опасаясь ни зверя, ни лютого человека.

Так день за днем мы понемногу поднимались все выше и выше, приближаясь к нашей цели, к вершине горы Ямантау. Название горы не сулит ничего хорошего. Ямантау — значит Дурная гора. Посмотрим сами — так ли она дурна. Эта гора не может похвастать ни своим ростом, ни своими неприступными скалами, ни снеговой шапкой. Но она все же самая высокая гора на Южном Урале, и на ее горных лугах пасется много табунов башкирских коней.

Мы на вершине Ямантау. В голубой дымке тонут горные дали. Кое-где пестреют стада, кое-где видны косяки лошадей, слышны звуки боталов, конское ржанье и мычанье коров. Горный ветер треплет полы нашей палатки, которую мы стараемся поставить. Ветер вырывает колышки, ветер сдувает огонь с костра и раскачивает котелок. Наступает ночь. Небо все усеяно звездами, только на горизонте темнеет туча и порой вспыхивает далекой молнией. Слышны глухие раскаты грома. Кажется, где-то притаился грозный зверь и злобно, угрожающе рычит. Наши кони неподалеку пасутся, и нам слышно, как они переступают и пофыркивают.

Мы лежим в палатке и опасливо прислушиваемся к приближающейся грозе. Гром все слышней, молния уже ярко освещает надвинувшуюся тучу, и ветер все злее и злее накидывается на нашу маленькую, беззащитную палатку. Всеми шестью колышками она вцепилась в землю. «Держите меня, держите! Я улечу от вас в объятиях ветра! Держите меня, держите!» Но было уже поздно. Три колышка вылетели из земли, палатка взметнулась в страстном порыве, затрепетала и, обессиленная, упала на землю. Три других колышка удержали ее, не дали ей улететь. Над нами уже не было спасительного полога — над нами нависла грозная туча.

Грозная туча увидела нас. Нас, беззащитных, напуганных. Сверкнула ослепительная молния, страшный треск — и холодный ливень обрушился на нас. Ставить палатку под таким ливнем, при таком ветре — и думать нечего. Мы на корточках присели на войлок, кое-как укутались палаткой и предоставили грозовой туче измываться над нами, как ее душеньке будет угодно.

Как мы могли бороться с грозной стихией? Мы только ежились и крякали, когда холодные струи текли по спине. Ежились и стучали зубами…

Гора оправдала свое название. Дурная гора. Но этого ей показалось мало… Дождь хлестал нас немилосердно, и вдруг мы слышим приближающийся топот и могучее ржанье…

Гариф Улла сбросил полотнище, схватил палку от палатки и опрометью помчался к лошадям. «Скорей, бери палку и беги! Он лошадок кончать будет. Он косячный жеребец, он к своему косяку бежит». Этого еще недоставало, чтобы этот разбойник загрыз наших смиренных лошадок. Мы встали возле них и, держа в руках палки, приготовились к защите.