Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Жамбал одевался не торопясь. Он аккуратно застегнул пуговицы, словно старик, собирающийся на праздник. Затем тщательно затянул тесемки на рукавах, точно это были хвосты скакунов, участвующих в скачках, и взглянул на солнце.

— Все успели переодеться?

— Все! — раздалось вокруг.

Жамбал, словно не поверив, дотошно осмотрел каждого и сказал:

— Теперь давайте знакомиться со стройкой… Понаблюдаем сперва, где что делают, а потом уже сами приступим к работе. — Затем он долго разглядывал свой мастерок, лезвие которого так стерлось, что было уже не толще лезвия ножа, и снова заговорил: — Это строится жилой дом… На пятьдесят четыре квартиры. Каждая состоит из трех комнат, имеет горячую и холодную воду… Предполагается, что дом будет самым образцовым в городе. — Он взмахнул мастерком и зашагал к стройке.

Все двинулись за ним. У Дамдина уже чесались руки, и он, недовольный неторопливостью бригадира, думал: «Чего он так все расписывает… Показал бы сразу, что делать, и все».

Вскоре Дамдину стало невыносимо жарко, словно он попал в пекло; да к тому же он ужасно стеснялся строителей, которые разглядывали его в упор. Не выдержав, он сел в тени и расстегнул воротник.

Жамбал тут же заметил это:

— Эй, парень! Что-то рано ты сел отдыхать… Давайте за работу. Сначала будем таскать раствор каменщикам на четвертый этаж, затем возьмемся за кирпичи, а там и рабочий день подойдет к концу.

Чогдов первым схватил одноколесную тачку и, до краев наполнив ее раствором, покатил ее вверх по деревянной лестнице, но, внезапно споткнувшись, чуть не перевернул. За ним еще двое подались с носилками.

Работа закипела. Дамдин стоял, ожидая своей очереди, когда к нему подошел парень с двумя громадными бидонами на коромысле и, улыбаясь, опустил их на землю.

Вид его напомнил Дамдину какого-то вражеского солдата в кино. Голенища сапог у него были в гармошку, рукава рубахи завернуты до локтей, а на широком кожаном ремне блестела громадная бляха. Надо лбом из-под набок надетой кепки торчали жесткие волосы.

Дамдин тоже улыбнулся ему и, как только оба бидона были наполнены, решительно поднял их, но тут же чуть не ткнулся головой в землю. Он все же устоял и попытался без передышки взобраться на четвертый этаж.

Коромысло так врезалось ему в плечи, будто это была веревка. Согнувшись чуть ли не до пола, Дамдин все же перенес груз.

— Ну и как? Ничего, да?.. — небрежно спросил парень, принимая у Дамдина свои бидоны.

— Тяжело, конечно… — ответил Дамдин и сразу же отошел в сторону. Нет, он не испугался тяжести! Просто парень показался ему неприятным.

Таскать раствор все уже попробовали и теперь с удивлением обсуждали: «Надо же! Никак не ожидал, что будет так тяжело».

Жамбал глаз не спускал со своих новобранцев, пока те таскали раствор. После небольшой передышки он перебросил их на кирпичи. Все очень старались, хотя с непривычки было тяжело.

Вскоре раздался гудок, и первый трудовой день закончился. Рабочие стали расходиться по домам.

Дамдин сожалел, что ему не дали развернуться. «Надо же! Как быстро пролетело время! Сейчас бы только и начинать… Едва успел войти во вкус… Может, остаться одному и потаскать немного? Или уговорить кого-нибудь поработать за компанию?» — подумал он, но тут же заметил, что все очень спешат домой.

— Заглянем-ка на базар! Купим овощей, мяса! Пошли вместе!

— В кино не хочешь сходить? У меня лишний билет есть.

— Мастерки, лопаты хорошенько спрячь! Новичков-то вон сколько прибыло… Слышишь?

— Чего ты сегодня так распелся? Жену вспомнил, что ли?

— Старик, не одолжишь ли несколько тугриков?.. Хлеба уже не на что купить…

— Посмотри на того… Глаз с тебя не спускает…

Новобранцы, проводив строителей, пошли за своим бригадиром.

— Вот такой работой и будете заниматься. Теперь-то отступать некуда. Раз уж взялся за гуж… — сказал Жамбал и всем дал задание на завтра.

Дамдина оставили на кирпичах, а Чогдова перебросили таскать раствор. Все стало на свои места, и новая жизнь началась. Первый день прошел без каких-либо происшествий, если не считать того, что один новичок обменял свой мастерок на папиросы, а Дамдин прихватил несколько деревянных кубиков для сестренки Гэрэл.

Да! Еще один момент запомнился новобранцам… Тот странно одетый парень, который приносил Дамдину бидоны, после работы подошел к Жамбалу и, поинтересовавшись, кого куда определили, попытался заговорить с новичками. Но разговор не получился; так как все застеснялись и ни слова ему не ответили. Он так и ушел ни с чем.

Жамбал снял свой комбинезон и аккуратно завернул в него мастерок, а в мешочек положил обрезки от досок. Когда тот парень удалился на некоторое расстояние, Жамбал кивнул в его сторону и сказал:

— Это Бэхтур. Работает отменно, но спеси у него на всех нас, вместе взятых, хватит… Не терпит, если рядом с ним плохо работают. Иногда и руки распускает, черт!.. Наверно, из-за того, что о других только по себе судит… Сам, я уж сказал, работает отлично… Совсем недавно своего подручного избил, вот и сняли его с бригадирства… Конечно, он прав, требуя хорошей работы, но…

Бэхтур стал частенько подходить к новобранцам Жамбала и подсказывать, учить, как и что делать. Однако они всячески старались избегать его… У строителей мнения о нем были разные. Одни его хвалили, другие осуждали за крутой нрав и высокомерие. Короче, за его спиной судачили о многом.

Дамдин, как и все, чурался Бэхтура, но иногда забывал о работе, наблюдая за ним, когда тот начинал насвистывать как птичка или напевал какую-нибудь грустную песенку.

Если во время работы Бэхтур замечал, что кто-нибудь сидит в тени и отдыхает, он тут же подходил сзади и, подталкивая в спину носком сапога, командовал: «Вставай!» Поэтому новобранцы устраивали перекуры втайне, чтобы он не видел.

Был на стройке еще один любопытный тип. С утра он работал совсем неплохо, но после обеда на него находила блажь, он ложился в тень и начинал дурачиться. Если кто проходил мимо, он зазывал: «Присядь, дружок! Музыку послушай!» Или: «Давай закурим, потолкуем о жизни!..»

Тем, кто проходил, не удостоив его вниманием, он спуску не давал: «Ну и сухарь! Вот ведь пыжится!» Иногда ловил девчат и так тискал их, что они кричали на всю стройку. А то вдруг принимался рассуждать: «На черта мне сдались эти сухари! Уеду-ка в худон, женюсь на дочери богатого арата и буду носиться по степи на резвом скакуне, а красавица моя пусть меня ждет. Да и что мне теперь еще надо?! От города чего я только не ждал, а он обманул мои надежды…»

Начальство, конечно же, с него требовало, пыталось урезонивать, но стоило ему уйти, как тот брался за свое. Боялся он только Бэхтура, который ненавидел его всей душой.