Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Наконец-то! Вот он!

– Кто он? – не понял Санчо.

– Знак. Эта птица-охотник заметила нас и дала знак, что охота началась! Мы с тобой должны немедленно отправиться, куда она нам велела.

– Ты называешь это знаком? – Санчо не мог скрыть обиды. – То, что я из призрака превратился в человека из плоти и крови, это, значит, для тебя так, в порядке вещей. А птичье дерьмо, значит, знак?

– На пути в Нью-Йорк мы попадем во вторую долину, а потом, наверное, и во все прочие тоже, – разъяснял ему Кишот, – они лежат в бетонных каньонах, где меня ждет встреча с моей Возлюбленной.

– Я бы тебе то же самое сказал, без всякой там диарейной птички, – не мог успокоиться Санчо. – Кстати, что там за вторая долина?

– Вторая долина, – торжественно произнес Кишот, – называется Долиной Любви.

Второе письмо Кишота, к ее немалому удивлению, тронуло сердце Салмы Р. – мы знаем про нее довольно много, так что самое время отбросить чопорное “мисс” и называть ее просто “Салмой”. Оно начиналось словами: “ Словно лунатик, бреду я сквозь сон прежней жизни, чтобы пробудиться в реальности нашей любви”, после чего автор письма на нескольких страницах в самых витиеватых и возвышенных выражениях заверял ее в своей бесконечной преданности.

Как и прошлое письмо, это лингвистически безупречное, хоть и чересчур барочное эпистолярное произведение заканчивалось неожиданной грамматической несуразицей: отправлено улыбкой, Кишот.

– Он по-прежнему меня беспокоит, – заявила Салма начальнику своей охраны. – Само собой разумеется, что и поклонники-одиночки, и члены фан-клубов совершенно сумасшедшие, на сто процентов. При этом у него есть слог.

Метафизическая сторона письма, отказ от малейшего намека на веру, а также от неверия, полного и частичного, означает, что совершивший это с открытым сердцем смотрит прямо в глаза истинной реальности и внимает ее посланиям, также заинтересовала ее.

Она даже сделала ксерокс письма и излишне много раз перечитала в своем “майбахе” по дороге домой. Наблюдавший за этим водитель в надежде поднять ей настроение, позволил себе шутку:

– Мисс Дейзи, позвольте спросить, отчего у вас сегодня так блестят глаза? Может быть, это любовь?

В ответ она сердито фыркнула:

– Веди-ка ты лучше машину, Хоук. А то ведь уже продают беспилотные лимузины, ты не знал?

– Понял вас, мисс Дейзи, – водитель подавил смешок. – Просто стало интересно, продлится ли ваша любовь хотя бы до завтра?

Возможно, Салма так близко приняла к сердцу второе письмо Кишота еще и потому, что не понаслышке знала о душевных болезнях и борьбе с ними уже в третьем поколении. Она уже давно находила в себе верные признаки чумы, поразившей их род, и прибегала к помощи сильнодействующих препаратов, она даже знала, в каком ритме это с ней происходит, и сумела согласовать этот ритм с графиком эфиров и съемок, о схеме употребления лекарств она, не скрывая свой диагноз “диссоциальное расстройство личности”, открыто рассказывала в своей передаче:

– Литий и галдол, галдол и литий, – делилась она с от души веселящимися зрителями в студии, а после просила их пропеть хором:

– Литий и галдол, галдол и литий! Кто не может жить без них, к нам все приходите!

К диагнозу “биполярное расстройство” Салма привыкла с трудом, поскольку заболевание, от которого страдали ее мать и бабушка, называлось иначе, маниакально-депрессивный психоз, и ей казалось, что старое название гораздо лучше подходит к ее наследственному состоянию: она в буквальном смысле ощущала, как каждый миг, дни и ночи напролет, в уголке ее левого глаза сгущается непроглядная тьма, а в уголке правого накапливается нестерпимое сияние. Лекарства помогали – почти помогали – ей держать своего монстра внутри, но случались и срывы: так, например, в Сан-Франциско в приподнятом настроении, именуемом иначе гипоманиакальным состоянием, она за день обегала весь город, буквально сметя с полок весь дорогой антиквариат – старинную деревянную маску из Камеруна, редкий набор японских порнографических картинок в стиле укиё-э и небольшое полотно кисти позднего Сезанна, – все это тем же вечером ее личному помощнику и по совместительству эпизодическому любовнику пришлось вернуть в галереи, поясняя продавцам, когда Салма не могла их слышать, ее состояние. После этого случая ее лечащие врачи заявили, что она начинает демонстрировать признаки невосприимчивости к медикаментозной терапии и порекомендовали ей пройти курс электросудорожной терапии, ЭСТ.

– Шоковая терапия? Вы хотите лечить меня электрошоком? – шутила она в ответ. – Но, дорогие мои, неужели вы до сих пор не поняли: меня невозможно шокировать. Даже электричеством.

И все же она согласилась. Ей необходимо отказаться от лития, убеждали ее профессиональные медики, ведь он может оказывать на человеческий организм токсическое воздействие, если употреблять его, например, в сочетании с фруктовыми соками.

(– Жаль, хорошая была песенка, – ответила врачам Салма.)

Придя в себя после первого сеанса шоковой терапии, она радостно поинтересовалась:

– Незабываемые ощущения, просто класс! Наверное, мне следовало спросить об этом раньше, но я забыла: есть ли у этого лечения побочные эффекты, которых стоит опасаться?

– В течение некоторого времени вы можете испытывать своего рода замешательство, не понимать, что происходит вокруг, – пояснил ее главный лечащий врач.

– Дорогой мой, – воскликнула девушка, – вы правда думаете, что это кто-то заметит?

– Возможны также временные, в очень редких случаях необратимые, провалы в памяти.

– Ага, – прозвучало в ответ. – Наверное, мне следовало спросить об этом раньше, но я забыла: есть ли у этого лечения побочные эффекты, которых стоит опасаться?

Ей приходилось контролировать себя с момента, когда она переступала порог студии, вплоть до того, как за ней закрывалась дверца машины и она оказывалась на мягком сиденье с бокалом грязного мартини в руках (классического, с оливками), и она блестяще проходила через это каждый божий день. Ну, почти каждый. В редких случаях, когда состояние не позволяло ей выйти на публику, Салма прибегала к помощи одной из своих прямых конкуренток, женщины латиноамериканских кровей, которая подменяла Салму в случаях, когда та была не в состоянии вести свое шоу. Салма так и не удосужилась запомнить ее имя. Впрочем, она не помнила даже, как на самом деле зовут ее водителя. Она называла его Хоуком из-за невероятного сходства во внешности и голосе с Морганом Фрименом в роли шофера мисс Дейзи в одноименном фильме. Он видел ее в самые тяжелые моменты, но никогда не сказал ей ни слова – не столько из любви либо преданности, сколько из опасения, что, скажи он что-то, его за ушко да на солнышко вытащат из машины и он потеряет стабильный источник дохода в лице мисс Дейзи. Лишь однажды он позволил себе сказать что-то на грани: