Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Этот вариант он тоже скомкал и выбросил. Ну что он за дурак! Что общего между Эйнштейном и его отношениями с Женщиной-Трамплином! Почему у него не выходит написать просто, от души, не маскируя вину высокоинтеллектуальной чушью? Он начал в третий раз:

Дорогая Ж. Т.!

Возможно, ты удивишься, узнав, что на исходе жизни я заделался искателем истины и того, что превыше истины, любви

…начал он, но прервался и вскочил на ноги, когда в комнату ввалился Санчо в порванной одежде с испачканным кровью лицом, он был сильно избит.

Пока Санчо гулял по городу в отцовском кашемировом пальто, ему отчего-то вспомнилась белая женщина с озера Капоте и ее оригинальный кожаный шарф с медной пряжкой и небольшой, напоминающей сорванный поводок, подвеской. Санчо тогда удивило, что он больше смахивает на собачий ошейник, чем на модный аксессуар, который может понравиться женщине вроде этой. Со временем он перестал об этом думать. С учетом спешки, с которой они покидали кемпинг, и напряженной обстановки вокруг, он, возможно, что-то перепутал.

Однако теперь он начал понимать, что ошибки с его стороны не было. Проще говоря, он стал замечать за собой, что порой видит то, чего не видят другие. Так на одной из прошлых прогулок на Десятой авеню, всего в дюжине кварталов от мотеля “Блю-йоркер”, он видел пьяную женщину, топчущую радугу. Дело было возле магазина, торгующего кристаллами и благовониями. Свет из магазина преломлялся в призме, висевшей в витрине, и рассыпался по тротуару радугой. Пьяная толстуха, вся в черном, без нескольких зубов, пыталась ногой размазать радугу по асфальту, обливаясь при этом потом; вместе со слюной из ее рта вытекал поток гомофобной брани. Ладно, на видение не похоже, но когда изменилось освещение – возможно, кто-то задел люстру, и радуга исчезла, – женщина вместе со своими ругательствами исчезла тоже. Словно одно неизменно вызывает к жизни другое. Радуга порождает ненависть. Да уж, подумал он. Охренеть. А на другой день, прямо среди бутиков на Мэдисон-авеню, ему привиделись три фигуры, облаченные в белые балахоны с остроконечным капюшоном. Такого просто не могло быть. Это Нью-Йорк. Ку-клукс-клана тут и в помине не было, а удивляться дизайнерским нарядам на Мэдисон-авеню не приходится. Санчо перешел на другую сторону улицы, чтобы рассмотреть их, но толпа хорошо одетых людей на миг сомкнулась перед ним, а когда отхлынула, их уже не было. Это безумие, подумал Санчо. Он ощутил онтологический ужас. Бывали дни – на самом деле, такие дни случались почти ежедневно, – когда его настойчиво одолевали мысли о реальности его собственного существования. Он появился на свет таким исключительным образом, его трансформация из зависимого придаточного в составе длинного предложения, которым был Кишот, переход к независимому существованию по-прежнему казались такими сомнительными, что в ночных кошмарах он видел, что все идет вспять, что он начинает мерцать, как изображение в ненастроенном телевизоре, распадается на части и исчезает; проще говоря, видел смерть. Появление этих картинок – Санчо решительно не хотел называть их “видениями”, чтобы лишний раз не напоминать себе о собственной нереальности – и то, как часто они начали появляться, сильно настораживали. Он не рассказывал Кишоту о том, что видел. Есть вещи, которые лучше держать при себе.

Когда после наступления темноты – не самое умное, что можно было сделать, как он понял позже, – он шел через парк, пиная ногами опавшие листья, к нему приблизилась группа из трех мужчин в офисных костюмах: средних лет, белые, с портфелями в руках, заурядные и безобидные во всем, кроме шарфов, таких же, как у той белой женщины на озере Капоте, та же медная пряжка, та же напоминающая оборванный поводок подвеска. Да кто эти люди в собачьих ошейниках? Не столкнулся ли он с каким-то новым охватившим всю страну культом?

– Ты смотришь прямо на нас. Что уставился? – Мужчины остановились и перегородили Санчо путь.

Юноша попытался их успокоить:

– Нет, сэр, вы ошиблись, я на вас не смотрю. Просто иду. – И указал направление.

– Он нас разглядывал, – вмешался второй мужчина. – Как невоспитанно! Эти люди не имеют ни малейшего представления, что такое манеры!

– Понаехали тут, а мы платим за их медицинскую страховку! – возмутился третий.

– И переживаем за безопасность наших женщин! – добавил первый.

– Мы не знаем, когда кто-то из них слетит с катушек и начнет крушить наши святыни. Мы знаем, что они до сих пор поклоняются языческим богам! – заявил второй.

– А ну-ка отвечай, – потребовал от Санчо третий, – как ты вообще посмел смотреть на нас? Таким, как ты, это должно быть запрещено. Тебе не следовало этого делать.

Такого не может быть, подумал Санчо. Эти трое меньше всех в Америке похожи на бандитов. Такие люди просто не могут быть опасными. Серые, безобидные, скучные. Санчо сделал глубокий вдох и ответил.

– Мое внимание привлекли ваши шарфы.

Ошибка, понял он тут же, увидев, как напряглись их тела. Почти синхронно все трое опустили портфели на землю. Один тут же начал расстегивать пальто.

– Наши шарфы, – произнес первый.

– Прошу прощения, – сказал Санчо. – Я знаю, что невежливо разглядывать людей. Я не хотел. Просто я уже видел такие шарфы раньше.

– Он уже видел такие шарфы раньше! – передразнил Санчо второй. – Вы верите этому парню? Он что-то с чем-то. Таких просто не бывает.

– Нет у нас никаких шарфов, – заявил третий. – Слишком жарко носить сраные шарфы. Так о каких шарфах он нам заливает?

– Понятия не имею, – ответил первый. – Надо спросить. О каких там шарфах ты говоришь, мальчик?

Санчо и так был растерян, а теперь еще и испугался, и с испугом и растерянностью показал рукой.

– Воротнички, – сказал он, – с оборванными поводками.

– Потрясающе, – воскликнул второй мужчина. – Он сравнивает нас с собаками!

– Он считает нас собаками, – поправил его третий. – Собаками, которые сорвались с поводков!

– Страшные дикие собаки, которых спустили с поводков, – поддержал первый.

– С пеной изо рта, – подытожил второй. – Осторожно, злая собака, да?

– Осторожно, злая собака! – ответили хором первый и третий.

– Потому что мы, на хрен, сорвались с поводков, – уточнил второй.

Санчо понял, что вел себя совершенно неправильно. Смотрел туда, куда не надо было смотреть. Говорил тогда, когда надо было молчать. Но хуже всего – не убежал, когда нужно было бежать. А теперь эти трое окружили его, лишив малейшей возможности удрать.

Мораль сей басни такова, думал Санчо, когда они стали его толкать и пинать, никогда не надо недооценивать серых скучных немолодых белых людей в офисных костюмах. Никогда.