Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Ха-ха три раза.

Очевидно, что ему совсем не немного страшно звонить ей, он боится увидеть ее вновь, седой и с лысеющей черепушкой вместо былых локонов. Боится, что она захлопнет дверь у него перед носом: “Нет, все это в прошлом! ” – прямо как Настасья Кински в одном из вариантов сценария фильма “Париж, Техас”, – хотя, наверное, больше всего он боится обратного: что при виде него ее лицо медленно расплывется в широченной улыбке, улыбке, которую она прятала все эти годы, и она раскроет ему свои объятия, со слезами начнет гладить по щеке и говорить: “Какими же мы были идиотами, что потеряли друг друга почти на всю жизнь!”; что с огромной любовью она примет и меня, приготовит нам потрясающий праздничный ужин, и они, держась за руки, станут ночь напролет рассказывать друг другу, как жили все эти годы, просить прощения, изливать друг на друга братскую любовь. А через двадцать четыре часа он возьмет и наступит на какую-то мину под землей, и живущий в ней монстр вырвется наружу, она станет орать на него, обзываться, велит уходить и больше никогда не осквернять своим присутствием ее порог, и он, разбитый на куски, окончит свой век у сточной канавы возле ее дома. В конце концов, она только наполовину ему сестра, и он боится ее полусестринской полулюбви.

Она победила рак, он слышал, у нее был рак груди лет десять назад, двойная мастэктомия, видимо, она преодолела болезнь и уже давно находится в стадии устойчивой ремиссии. Он боится увидеть на ее лице следы прожитой ею жизни и боится, что она увидит на его лице следы его жизни. После смерти отца они сошлись довольно близко. Она называла его “Смайл-Смайл”, а он ее “ЖэТэ”, или просто Трамплином. Оба питали слабость к хорошей еде и часто ходили ужинать вместе. Наверное, были размолвки. Наверное, все тепло и веселье закончилось, когда он сказал нечто, а она услышала в сказанном им какой-то намек, которого там вовсе не было, и, словно в нее вселился дьявол, начала орать на него. Да, прямо в общественном месте. Это потрясло его и вынудило уйти. После этого их совместные ужины происходили все реже, а потом и вовсе сошли на нет. Но на одном из них он все же совершил то, что нельзя простить.

Ты ударил ее? – спрашиваю я. – Дело в этом? Изо всех сил заехал по лицу так, что у нее даже кровь из уха пошла и она всю оставшуюся жизнь борется против мужского домашнего насилия?

Нет.

Воспоминания приходят к нему с трудом. Главная проблема – хронология событий. В истории их отношений есть фрагменты, которые ему до сих пор недоступны. Он обвинил ее в том, что она обманула его с оставшимся от отца наследством. Так и было. После смерти отца именно она взяла на себя общение с юристами и все процессуальные проблемы, после чего он заявил, будто она присвоила себе гораздо больше, чем полагалось. Он зашел еще дальше и обвинил ее в фальсификации документов и подлоге. Он угрожал ей публичным разоблачением, пресс-конференцией. Из-за провалов в памяти – они как черные дыры во Вселенной, мертвые зоны в самом центре поля жизни – он не может объяснить, почему это сделал, но ему кажется, он помнит, что сделал это через несколько лет после смерти отца. Она защищалась от выдвинутых им обвинений и прислала ему официальное письмо, в котором заверяла: он может не сомневаться, что она пойдет на все, чтобы защитить свое доброе имя. Указывала, что он собственноручно поставил подпись под завещанием отца, признавая его подлинность, и что в открытом доступе есть и другие юридические документы, указывающие на его согласие. Все его обвинения – попытка ее дискредитировать, и если он предаст их огласке, она отсудит у него все, что у него есть, до копейки. Своим письмом она хотела напугать его и заставить замолчать, и ей это удалось. Они не общаются уже много лет, и за это время оба сильно изменились: она обросла ореолом святости, он все больше отдалялся от мира, она стала публичным человеком, он ушел в то, что сделало его тем, кто он есть сейчас (я бы предпочел не говорить, куда именно и кем именно).

Но… Ого! Вот что я сказал ему. Наследство? У тебя что, реально есть наследство?

Да.

И все это время у тебя была эта, как ее, чертова куча денег на счету в банке?

Кое-какие деньги есть, да.

При этом мы живем в одном номере в мотеле “Блю-йоркер”?! Охренеть.

Так мы и поговорили. Он в миллионный раз начал заливать мне, что должен пройти через эти свои долины очищения, чтобы стать “достойным любви своей Возлюбленной”, и что роскошь и любовь к материальным благам противоречат Пути. А я просто спросил: не могу ли я рассчитывать на такую, мать ее, великую роскошь, как отдельная комната?

Он же сказал: воздерживайся от подобных выражений, когда разговариваешь со мной. Короче, мы тоже разругались.

И вот в чем мне нужна помощь. Не могу понять: есть ли на свете то, что действительно нельзя простить? Непростительные поступки, непростительные слова, непростительное поведение? Я тут новый парень на районе, а потому бываю капризным, может, даже веду себя как ребенок, но что же я должен сказать ему – “Отцу”, – чтобы он не смог мне этого простить? Или взять девушку, о которой я мечтаю. Возможно, я совершил непростительное, заигрывая с ней, когда она переживала горе? И уже слишком поздно – пройдет тридцать, даже сорок лет, мы случайно столкнемся где-нибудь, и она скажет: знаешь, ты же мне нравился, если бы ты тогда не поступил так, у нас могло бы что-нибудь получиться, но ты сделал то, что я не могу простить. Сейчас я наблюдаю, как папаша К. не может решиться позвонить сестре – смотрит на телефон, но номер не набирает, думает, написать ей сначала сообщение или, наоборот, заявиться к ней на порог, упасть на колени и молить о прощении. Не понимаю я их. Большую часть жизни прожить так, словно у тебя вовсе нет родного по крови человека, и все из-за чего? Из-за дурных слов, даже не имевших дурных последствий? Это точно неправильно, да?

Предположим, Бог есть. Можем ли мы предположить также, что это Бог Непрощающий? И если, как сказано, нам следует вести себя по его образу и подобию, значит ли это, что нам надлежит быть непрощающими тоже?

Кишот, человек, отвыкший от близких отношений с людьми, но уверенный, что не будет готов к встрече с Возлюбленной, пока не встретится с сестрой, поступил так, как обычно поступал в любой непонятной или кризисной ситуации. Он остался в номере и включил телевизор. Изображения на экране успокаивали его и вселяли уверенность, они казались ему совершенно реальными, в отличие от Нью-Йорка. Этот город всегда подавлял его своей суетой, бесформенностью, перенаселенностью, агрессивностью и отсутствием главной сюжетной линии. В сериалах, ситкомах и ток-шоу по телевизору не было этой свистопляски, они разительно отличались от того, что Кишот видел из окна мотеля “Блю-йоркер”. Телепередачи, словно по рельсам, уверенно двигались через все хитросплетения и сюжетные повороты к ожидаемому концу. Ровно этого Кишот и хотел от жизни – оформленности и однозначных решений. Разве его странствие было чем-то иным, нежели попыткой познать скрытый смысл мира и благодаря ему прийти к счастливому завершению жизни, к которому он так страстно стремился? Он редко смотрел информационные каналы и выпуски новостей, но всякий раз, случайно попав на них, видел, что там тоже отчаянно ищут объяснения круговороту внешних событий; от этого ему становилось легче. После пары дней спокойного просмотра телевизора мрачный урбанистический сериал “Закон и порядок. Специальный корпус” (привязанность к которому он так и не смог обрубить; что ж, никто не идеален) придал ему решимости влиться в ритм Нью-Йорка и начать наконец делать то, ради чего он сюда прибыл. Кишот сунул Санчо в карман несколько двадцатидолларовых купюр и выпроводил его гулять по улицам в одиночестве.