Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

Хантер заставил застывшие мышцы руки потянуться к пиджаку. Ладонь, которую периодически сводило в когтистую лапу, наконец-то пробралась в нагрудный карман. Грудь сжало сильнее, боль поднялась по левой руке, и Хантер понял, что сейчас с ним случится давно заслуженный сердечный приступ. Последним отчаянным движением он высвободил из кармана коробочку с таблетками и с огромным трудом нажал крошечную кнопку сбоку. Среди высыпавшихся разноцветных таблеток были две круглые розовые, самые нужные – сильные бета-блокеры, которые, возможно, помогут расслабить мышцы и снизить кровяное давление. Как правило, одной таблетки было достаточно для интервью в телестудии с враждебно настроенным ведущим, обвиняющим его в преступлениях против человечности, но в данной катастрофической ситуации Хантер запихнул в рот обе таблетки и хорошенько разжевал, чтобы ускорить их действие. Потом он лежал неподвижно, лихорадочно заключая сделки с Судьбой, чтобы выторговать себе жизнь. Надо сказать Джейд, чтобы отменила все встречи и зарезервировала ему апартаменты на ранчо «Нуова Вита». Все, больше никаких таблеток и никакого кокаина – во всяком случае, никаких стимулянтов; нормальный сон – это выдумки, в которые Хантер отказывался верить, – ну и после выписки исключительно травяные чаи и свежевыжатые фруктовые соки, а спиртное только по праздникам.

Спустя полчаса, кое-как уверившись, что немедленная смерть ему не грозит, Хантер сел и допил вторую порцию бурбона. Жаль, что Сол не взял трубку. У Хантера накопились вопросы о материи и пространстве, на которые было необходимо получить ответ того, кто знает, о чем говорит. Например, подумал Хантер, даже сейчас не в состоянии полностью избавиться от своих негативных предположений, до Большого взрыва никакого пространства не существовало, и во что же тогда расширилась эта самая сверхгорячая сингулярность? Расширяясь, она образовывала пространство посредством движения материи, она возникла, обладая границей, которая находилась не в том месте, в котором зародилась: будучи относительной. А, вот что! Надо позвонить Люси. Она обязательно поможет. В Великобритании рабочий день в разгаре, а вдобавок это великолепный предлог, чтобы поговорить с прелестной Люси.

Ее телефон, как и телефон Сола, немедленно переключился на голосовую почту.

– Сволочи! – выкрикнул Хантер, сбрасывая звонок, не совсем понимая, выкрикнул он это до или после того, как прервал связь.

Ну и пусть. Надо будет выдать рождественскую премию первому, кто внятно объяснит, что такое сами по себе пространство, материя и движение, какова их врожденная природа, а не просто математическая связь друг с другом, а теперь, наверное, самое время немного отдохнуть, прикрыть монетами глаза почти умерших, вложиться в долгий сон без видений, сплести размахрившиеся нервы в прочные кабели, которые смогут выдержать сильный ток, энергию, являвшуюся сущностью Хантера Стерлинга. Запоздало вспомнив о строгости намерений, он налил себе стакан воды, отфильтрованной через древесный уголь, – его личный диетолог утверждал, что практически любая минеральная вода – чистый яд. Принятые успокоительные убедили Хантера, что он достигнет своего идеала, то есть проснется назавтра к обеду, отдохнувший и готовый к очередным препятствиям, которыми он наполнял свою жизнь, как путник у костра, подбрасывающий дров в огонь, чтобы отпугнуть гиен скуки и банальности. Страх перед сердечным приступом, психозом и другими обескураживающими примечаниями к его титаническому образу жизни был совершенно пустяковым в сравнении с ужасом, который Хантер испытывал при мысли о ничем не примечательных поступках.

По опыту он знал, что восемнадцать часов наркотического забытья совершенно опустошат его память, поэтому хотел еще раз сосредоточиться на том, что именно, точнее, на том, отсутствие чего так взволновало его в картине мира, пронесшегося за окнами его ментального сверхскоростного поезда в последние часы размышлений, и, может быть, надиктовать памятку, чтобы Джейд завтра ее распечатала.

Надо побыстрее добраться до кровати, пока он не вырубился. Шатаясь, Хантер вышел в коридор и кое-как добрался до спальни, заперев входную дверь, а потом закрыв еще и звукоизолирующую дверь. Нажатием кнопки он опустил стальные жалюзи и, неловко высвободившись из одежды, упал на кровать и забрался под одеяло. Пока не поздно, надо связаться с Джейд.

– Джейд? – прохрипел Хантер в телефон на подушке, стараясь не смежить веки.

– Привет, Хантер.

– Я тебя разбудил?

– Нет, у нас семь утра. Мы уже работаем с юристами в Париже. Потрясающее приобретение, Хантер, просто потрясающее. Ты чудо.

– Ты правда так думаешь?

– Все так думают, – сказала Джейд.

Веки Хантера сомкнулись, накатило забытье, но он предпринял последнюю отчаянную попытку.

– Записывай… – выдохнул он, с усилием приоткрыв глаза. – Пространство, время… что это? Пространство… и еще движение. И поля – они между пространством и временем? В смысле…

– Хантер?

– Есть ли что-то твердое? – прошептал он.

– Хантер, я все записала, очень интересные мысли, но тебе пора отдохнуть. Ты слишком много работаешь.

– Отдохнуть, – повторил Хантер. – В покое… или в движении. Да, Джейд, запиши меня в «Нуова Вита» и зарезервируй первую неделю мая для вечеринки «Дигитас» в «Ярком солнце» [16].

– Отлично, а после этого как раз в Канны, – сказала Джейд. – Хантер? Алло? Хантер! Не забудь выключить телефон!

– А, да, спасибо, – вздохнул Хантер и очень вовремя нажал отбой.

Оливия нарезала овощи для супа, который Фрэнсис собирался готовить на обед. В их сотрудничестве наметился четкий ритм, после того как Оливия привыкла к дому, больше не искала дуршлаг или перечницу и не спрашивала, где взять дрова, когда корзина у камина пустела. Она тщетно пыталась сосредоточиться на моркови под ножом, потому что все время вспоминала, как провела выходные в Лондоне, помогая Люси пройти «пункционную биопсию». Сейчас Люси спала на диване в гостиной, избавляясь от послеоперационной мути обезболивающих и наркоза. Оливию преследовали воспоминания о вчерашнем возвращении из больницы и о том, как Люси терзали безостановочные судороги, вызванные мельканием солнца за окном автомобиля. Пришлось даже останавливаться в тенечке, чтобы дать ей прийти в себя. Остаток пути Люси провела, зажав глаза ладонями, чтобы не видеть солнечных лучей. Фрэнсис встретил их на пороге коттеджа и, к тайному недовольству Оливии, заключил Люси в довольно продолжительные объятия, а потом отправил ее прямиком в постель, чтобы она оправилась от изнеможения, вызванного судорогами.

Подготовка к операции началась в пятницу после обеда. Оливия с Люси ждали в сумрачной больничной палате, выходящей окнами на кирпичную стену. Украшала палату художественная черно-белая фотография фонаря в больничном скверике, очевидно компенсируя отсутствие окна, выходящего на этот самый скверик, как в палате напротив.