Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Оба агента хотели как можно скорее отправиться обратно и двинуться к Парижу, но по разным причинам. К их величайшей радости, Секция F не стала тянуть: их снова послали на задание — Европа закипала. Фарона направили в Париж готовить бомбардировки. Пэла — опять на Юг. Плевать. Он не поедет на Юг. Он поедет в Париж.

Они провели несколько дней на Портман-сквер, получали приказы и инструкции. По вечерам встречались в Блумсбери. Фарон выглядел бесстрастным, несмотря на отъезд во Францию; Пэл старался держать себя в руках. В предпоследнюю ночь перед отправкой в транзитный дом Пэлу не спалось: он встал и, бродя по квартире, увидел Фарона. Тот сидел в глубокой задумчивости за кухонным столом, читал учебник Толстяка и жевал вконец засохшее печенье.

— Я был подонком, да? — внезапно спросил Фарон.

Пэл слегка растерялся:

— Да ладно, у нас у всех бывают минуты слабости…

Вид у Фарона был озабоченный, он напряженно размышлял.

— Значит, они будут высаживаться, да? — произнес Пэл.

— Не надо болтать про высадку.

Пэл пропустил его слова мимо ушей. Фарон, казалось, был взволнован.

— Боишься? — спросил Сын.

— Черт его знает.

— Когда я уезжал из Франции в УСО, я написал стихи…

Фарон молчал. Пэл на секунду скрылся в своей комнате, принес клочок бумаги и протянул Фарону. Тот что-то буркнул: не нужны ему ни стихи, ни кто бы то ни было. Но все-таки положил листок в карман.

Они долго молчали.

— Я заеду в Париж, — в конце концов сказал Пэл.

Он знал, что Фарон будет там.

Великан внезапно заинтересовался, поднял голову:

— В Париж? На задание?

— Более или менее. Мне надо туда заехать, скажем так.

— А зачем?

— Секрет, приятель. Секрет.

Пэл сознательно посвятил Фарона в свои намерения: если в Париже у него будут проблемы, тот наверняка ему понадобится. А Фарон подумал, что Пэл не будет лишним в атаке на “Лютецию”. Он отличный агент. И он раскрыл Пэлу свою явку:

— Будешь в Париже, заходи ко мне. У меня там конспиративная квартира. Когда появишься?

Пэл пожал плечами:

— Думаю, сразу после того, как попаду во Францию.

Фарон дал ему адрес.

— Про это место не знает никто. Даже Станислас, понимаешь, о чем я?

— Почему?

— У каждого свои секреты, приятель. Ты же сам сказал.

Они улыбнулись друг другу. Первый раз за все время, проведенное в Лондоне. Может, первый раз за все время их знакомства.

Той же ночью, позже, когда Пэл уснул, Фарон встал и заперся в туалете. Прочел стихи Пэла. И выключил свет: он плакал.

Назавтра был их последний день в Лондоне. Они провели в Англии две недели. Пэл объявил о своем отъезде Франс Дойл, а вечер провел со Станисласом.

— Попутного ветра, — сдержанно сказал Станислас на прощание.

— Передай от меня привет нашим, когда их увидишь.

Старый летчик обещал.

— Особенно Лоре… — уточнил Пэл.

— Особенно Лоре, — ласково повторил Станислас.

Пэл так жалел, что не встретился с Лорой. В увольнении он в основном ждал ее в Блумсбери, верный, полный надежды, подскакивая от малейшего шума. И теперь грустил.

Вернувшись в квартиру, он обнаружил полуголого суетящегося Фарона. Через пару минут тот зашел к Пэлу в гостиную.

— Мне нужна ванная…

— Ну так занимай. Мне не надо.

— Я надолго.

— Да на сколько хочешь.

— Спасибо.

Фарон закрылся в ванной. Сидя в воде с карманным зеркальцем в руках, он тщательно побрился. Долго отмывался, потом подровнял волосы, как следует вымыл голову и на сей раз обошелся без помады. Надел белый костюм и полотняные туфли, тоже белые. Приведя себя в порядок, повесил на шею крестик Клода на веревочке и, глядясь в зеркало, стал бить себя кулаком в грудь, сильно, ритмично — отбивал военный марш последнего отпущения грехов. Он каялся. Просил прощения у Господа. И перед своим отражением прочел стихи Пэла. Он выучил их наизусть.

Фарона с утра преследовало предчувствие. Он должен был испросить у Господа прощение за все, что сделал, и помощи, чтобы быть стойким до последнего вздоха. Ибо в эту минуту он знал, что скоро умрет.

Фарон вышел в гостиную через два часа, преображенный, с чемоданом в руке.

— До свидания, Пэл, — торжественно произнес великан.

Сын смотрел на него с удивлением:

— Ты куда?

— Вершить свой долг. Спасибо за стихи.

— Ужинать не будешь?

— Нет.

— Ты прямо с чемоданом? Больше сюда не вернешься?

— Нет. Увидимся в Париже. Адрес у тебя есть.

Пэл в недоумении кивнул. Фарон с силой пожал ему руку и ушел. У него дела, он должен ехать. Нельзя опаздывать на самое важное в мире свидание.

Он объехал несколько кладбищ, испрашивая прощение у мертвых, потом ходил по городу и раздавал деньги обездоленным, которым прежде не помогал никогда. Наконец он попросил высадить его в Сохо, у проституток. В январе, когда он вернулся в Лондон и встретился с остальной группой, когда его отвадила Мари и высмеяла Лора, ему пришлось идти к проституткам. В комнатах борделей он избил несколько девушек просто так или оттого, что злился на весь свет. Фарон просил прощения у первых встречных шлюх. Держался уже не как заносчивый солдат: горбился, винился, опустив глаза и склонив голову. И покаянно твердил, целуя висевший на шее крест: “Да простятся мне блужданья мои, да простятся заблужденья, ведь я лишь маленький путник, лишь ветра прах, лишь пыль времен. Прости меня, Боже… Прости меня, Боже…”

На какой-то улочке ему встретилась девушка, которой он дал пощечину; она узнала его, несмотря на его белые, как у призрака, одежды.

— Веди меня к себе, — заорал он на своем топорном английском, теряя голову.

Она отказалась. Ей было страшно.

— Отведи меня, я ничего тебе не сделаю.

Он встал на колени и с мольбой протянул ей купюры:

— Отведи меня, спаси меня.

Денег было много. Она согласилась. Входя за ней в мрачное здание, перед которым она стояла, он говорил сам с собой по-французски:

— Ты прощаешь мне? Ты прощаешь мне? Если ты не простишь, кто меня простит? Если ты не простишь, Господь меня не простит. А это надо, надо, чтобы я мог умереть достойно!

Девушка ничего не понимала. Они вошли в комнату на третьем этаже. Маленькую грязную нору.

Фарон еще раз попросил у нее прощения за пощечину. Да, если она найдет в себе силы его простить, он сможет ехать во Францию с миром. Ему нужен был мир, по крайней мере, пока он не взорвет “Лютецию”. Потом Вседержитель может делать с ним все что угодно во искупление его злополучной жизни. Пусть Господь сделает его евреем — это высшая кара. Да, когда его схватит гестапо, он поклянется, что он иудей.