Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Дверь на замке? Под ковриком пусто? Завтра в 11 часов. Как после алгебры, старый плотник.

Сообщение было ясно как день.

“Дверь на замке? Под ковриком пусто?” Только они двое знали, что дверь не должна быть заперта и что решение это было принято после того, как они собирались оставить ключ под ковриком. Даже если отец не узнает почерк, он сообразит, что записка от сына, подпись не нужна.

В квартиру Пэл не вернется, слишком велика опасность. Отсюда зашифрованное место встречи — “как после алгебры, старый плотник”. В колледже ему очень тяжело давалась математика. Оценки по алгебре были настолько ужасающими, что родители отправили его к репетитору — лицейскому преподавателю на пенсии, противному старику Стефану Шарпантье [15] Charpentier ( фр .) — плотник. . Занятия эти он ненавидел, а Шарпантье внушал ему ужас. Отец, милый отец, желая его подбодрить, каждую неделю ждал его внизу, у входа, целый час, пока длился урок. А после вел пить горячий шоколад в кондитерскую на углу улицы Университе. “Как после алгебры, старый плотник” означало “в кондитерской” — отец поймет. Перечитав записку несколько раз, Пэл поцеловал ее и подсунул под дверь, всей душой молясь, чтобы отец был здоров и нашел ее. Потом снова превратился в призрак и ушел. Дожидаться завтрашних одиннадцати часов ему было негде, и он решил отправиться к Фарону на конспиративную квартиру.

Что ж, светает. Сегодня он встретится с отцом. Лежа на полу, на матрасе Фарона, Пэл снова обдумывал свою записку. Отец поймет, в этом сомнений нет. Поймет в ту же секунду. А если ее прочтет еще кто-то, то ничего не разберет, слишком уж туманно — это был их неприкосновенный тайный язык, язык отца и сына, язык, который не под силу расшифровать даже всем спецам абвера, ведь чтобы его понимать, надо было бывать там, в кондитерской, медленно пить вкуснейший шоколад, смотреть на отца, слушать его и считать лучшим человеком на свете.

Пэл еще долго лежал в постели, заставляя себя отдыхать: не хотелось встречать отца с усталым видом. Чтобы отвлечься, стал продумывать свой туалет. Надо как следует побриться, надушиться. Он должен быть самым красивым сыном на свете.

Он подождал, пока Фарон, спавший на соседнем матрасе, не встанет и не скроется в ванной. Надеялся, что колосс скоро уйдет, не хотел перед ним отчитываться. Нет, только не сегодня: ведь ему предстояло стать подпольщиком из подпольщиков, нарушить правила безопасности УСО, встретиться с отцом и укрыть его от всего мира. Но Фарон торчал в квартире до девяти утра. Они выпили кофе на кухне. Фарон надел очки и зачесал волосы вбок — изменил внешность.

— Что сегодня делаешь? — спросил он Пэла.

— Кажется, мне надо съездить за город. Наверно, на всю ночь. Или даже больше.

Ответ был уклончивый, но Фарон решил не задавать вопросов.

— Ладно. Я побежал, пора ждать до полудня этого чертова пианиста. Потом вернусь. Ты еще не уйдешь?

— Не знаю.

— Увидимся еще?

— Понятия не имею.

— Только без глупостей, ладно?

— Ладно.

Фарон пошарил в кармане и достал ключ.

— Ключ отсюда. Не знаю, что ты там затеваешь, но, по-моему, неплохо тебе иметь возможность сюда вернуться, если вдруг что…

— Спасибо, Фарон. За мной не заржавеет, — Пэл спрятал ключ в карман.

Фарон надел пальто и удалился.

— Посуду помой перед уходом, — сказал он на прощанье.

Отец почти всю ночь не сомкнул глаз, ругая себя на все корки. Зачем он запер дверь? Поль-Эмиль пришел и оказался у закрытой двери, несмотря на все обещания. Но ведь нельзя было ее не запирать, дверь эту, раз у него воруют открытки. Вот он теперь и закрывал ее на ключ. Вернувшись из магазина, он нашел записку. Это было что-то вроде шифра, он перечитал ее несколько раз, но понял сразу: “Встретимся завтра в одиннадцать, у кондитерской, как во времена старика Шарпантье”. Но почему сын не подождал, пока он вернется? И зачем этот шифр? У него неприятности? Отец не находил себе места и, чтобы отвлечься, убрал покупки в холодильник. Какая великая удача — встречать сына с полным холодильником! Он решил до завтра не есть совсем: так он точно не съест ничего такого, что захотелось бы сыну. У него есть хороший кусок мяса, они отлично пообедают. Всю вторую половину дня, до самого вечера, он убирал и отмывал квартиру. В душе он чувствовал чуть ли не облегчение, что сын не смог войти, — такой неслыханный беспорядок! Он бы посчитал его неряхой.

Отец подождал, пока часы пробьют восемь, и только тогда встал. Он не хотел торопить время. Вот уже девять. Два часа. Через два часа он увидит сына, которого ждал два года.

Пэл пришел заранее. Сел на скамейку напротив кондитерской, на широкой набережной Сены. И стал ждать, сжав ноги, положив руки на колени. Мальчик ждет, когда за ним придет папа. А если не придет? Что с ним будет, если тот не придет? Сын нервно закурил, но тут же потушил сигарету: не хотел, чтобы отец видел его курящим. Подождал еще, как послушный мальчик. А потом вдруг увидел его, сердце забилось быстро и часто. Это был отец. Отец.

Ему хотелось крикнуть: “Папа, милый папа!” Вот он идет. Вот он шагает, спускается по улице, это его походка.

Папа, милый папа, они обещали друг другу встретиться снова — и встретились. Теперь Пэл видел, что отец элегантно одет, в парадном костюме. На глаза навернулись слезы: отец принарядился, потому что скоро снова увидит сына.

Папа, милый папа! Как он любил его — и ни разу об этом не сказал.

Папа, милый папа! Они не виделись целых два года. Два года, вычеркнутых из жизни. Сын теперь мужчина, прошел тяжкие испытания. Но тяжелее всего была разлука с отцом. Он думал, что больше никогда его не увидит.

Папа, милый папа… Он думал о нем каждый день. Каждый день и каждую ночь. Иногда из-за этого не спал. В грязи и холоде на занятиях, в страхе на задании он думал только о нем.

Отец замедлил шаг: это был сын. Стоял у той скамейки. Его сын, достойный, гордый, прямой, настоящий принц. Как изменилось его лицо. Он покидал его мальчиком, а теперь стал мужчиной. Он показался ему еще красивее, сильнее. Его охватило сильнейшее волнение, непомерная, невообразимая радость. Они встретились. Ему хотелось плакать, но он сдержался, ведь отцы не плачут. Он подошел ближе, сын его заметил; хотел помахать ему рукой, но не осмелился. И улыбнулся с любовью. Нащупал в кармане кулечек конфет, которые ему купил. Не надо было покупать конфеты, конфеты — это для детей, а его сын стал самым красивым мужчиной на свете.

Теперь сын шел ему навстречу, приближался к отцу. Он мечтал об этой минуте, но теперь не знал, что делать — то ли бежать, то ли кричать.

На миг они застыли в нескольких метрах друг от друга, встретились глазами, сияя от счастья, не зная, куда деть руки. Последние шаги прошли очень медленно, боясь все испортить. Оба не сказали ни слова. Слова в эту минуту утратили смысл. Потом бросились друг к другу, обнялись, прижались головами, закрыли глаза, поцеловались. Больше они друг друга не отпустят. Пэл вдохнул отцовский запах. Обнял его еще крепче. Отец похудел, под пальцами прощупывались кости. Оба нежно молчали, чтобы сказать все слова, какие не осмеливались произнести вслух.