Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Лора наконец решилась известить Портман-сквер о своей беременности, а потом собрала вечером своих боевых товарищей в гостиной в Блумсбери. “Я беременна от Пэла”, — сказала она со слезами на глазах. Станислас, Кей, Риар, Дофф, Клод и Толстяк чуть не задушили ее в объятиях — Сын воскрес! Толстяк, страшно гордый, что уже знает эту новость, рассказывал всем, как ему удалось держать язык за зубами.

Растроганные агенты принялись строить планы: кто научит ребенка читать, кто ловить рыбу, играть в шахматы, стрелять и обращаться со взрывчаткой. Ближе к ночи Лора зашла в комнату к Кею. Тот занимался гимнастикой.

— Я немножко боялась, не знала, как вы отреагируете, — призналась она.

Он встал, натянул рубашку на обнаженный торс и накачанные мускулы.

— Почему?

— Потому что Пэл умер.

— Но это значит, что немцы его не победили. В этом весь Пэл — никогда не сдаваться. Ты его так любила…

— Я и сейчас его люблю.

Кей улыбнулся:

— Его ребенок значит, что вы никогда не расстанетесь. Даже если однажды ты встретишь кого-то еще…

— Никого еще не будет никогда, — сухо оборвала она.

— Я сказал “однажды”. Ты молода, Лора. Любить можно не один раз, но иначе.

— Не верю.

Кей обнял ее, чтобы подбодрить и прекратить ненужный разговор.

— А что твои родители?

— Я им еще не говорила.

Кей перевел взгляд на живот Лоры: если не знать, то ничего и не видно.

— Я еще не готова им сказать, — добавила она.

Кей понимающе кивнул.

Администрация УСО направила Лору в “Нортумберленд-хаус” на психиатрическое освидетельствование, чисто формальное в свете последних событий. Ее предполагалось устроить на Бейкер-стрит. Войдя в нужный кабинет, она невольно улыбнулась. Перед ней сидел человек, который ее завербовал, — доктор Каллан.

Он узнал ее сразу: имя он, как всегда, забыл, но прекрасно помнил эту милую юную женщину. Она стала еще красивее.

— Лора, — представилась она, избавив его от необходимости спрашивать, как ее зовут.

— Ах вот как…

— Столько времени прошло. Я теперь в звании лейтенанта.

Каллан посмотрел на нее с уважением, усадил и быстро проглядел какую-то бумагу на столе.

— Освидетельствование?

— Да.

— Что случилось?

— Чертова война, месье. В сентябре погиб один агент. Мой… жених. Мы… в общем, я от него беременна.

— Как его звали?

— Поль-Эмиль. Мы называли его Пэл.

Каллан уставился на Лору: на него сразу нахлынули воспоминания. Тот выводок курсантов был у него последним, после чего он перешел на другую работу; впрочем, на его место взяли какого-то писателя. Имен тех курсантов он не помнил, но одно сохранилось в его памяти — Поль-Эмиль. Сын. Тот, что читал стихи, стихотворение об отце, когда они гуляли вместе по какому-то проспекту. Его он запомнил навсегда.

— Поль-Эмиль… — повторил Каллан.

— Вы его знали? — спросила Лора.

— Я их всех знаю. Всех вас знаю. Иногда забываю имена, но все прочее помню. И помню, что те, кто погиб, погибли отчасти из-за меня.

— Не говорите так…

Никакого освидетельствования в тот вечер не было: Каллан счел его пустой тратой времени. Это была здоровая и смелая женщина. Говорили они только о Пэле. Она рассказала, как они встретились, как учились, рассказала об их первой ночи в Бьюли и том, как они любили друг друга в Лондоне. Из “Нортумберленд-хауса” она вышла поздно, хотя визит должен был продлиться от силы час.

Лору признали годной к службе и перевели в штаб на Бейкер-стрит, в Службу шифра — кодированной связи с Секцией F. В соседнем кабинете оказались норвежки из Локейлорта.

Дней десять спустя Клод отбыл во Францию. Настал февраль, операция “Оверлорд” должна была начаться уже через несколько месяцев. Год для Секции F начался не лучше, чем кончился предыдущий: вплоть до середины января бесконечные грозы создавали серьезные помехи для воздушных операций; агентов, переброшенных на север Франции, встретило гестапо. Гестапо наводило страх, его служба пеленгации оказалась чрезвычайно действенной. В преддверии “Оверлорда” командование УСО собиралось начать операцию “Ратвик” — уничтожение гестаповских кадров по всей Европе, но Секция F в ней не участвовала.

Затем настал черед Кея и Риара покинуть Лондон. Прежде чем влиться в группу коммандос под Бирмингемом, в Мидлендсе, их отправили в Рингвэй на короткий курс повышения квалификации — техника прыжков с парашютом слегка изменилась. Теперь прыгали с “ножным мешком”: груз для задания помещали в холщовый мешок, привязанный к ноге парашютиста веревкой длиной в несколько метров. В момент прыжка, пока мешок летел вниз, веревка натягивалась, а как только он падал на землю, ослабевала, давая сигнал агенту, что он вот-вот приземлится.

Наконец объявили об отправке и Толстяку. Он приготовился к незыблемому, ставшему уже почти привычным ритуалу: последний вызов на Портман-сквер, затем отъезд в транзитный дом и ожидание взлета бомбардировщика с аэродрома Темпсфорд. Время вылета зависело от метеоусловий. Он не боялся ехать, но опасался оставлять Лору одну: как он защитит ее и ребенка, если его не будет рядом? Конечно, оставался Станислас, но сможет ли старый летчик любить ребенка так, как решил любить он? Важно любить его уже сейчас. Успокаивала только мысль о том, что в Дофф тоже в Лондоне. Толстяк очень любил его, тот напоминал ему Пэла, только постарше. Доффу было, наверно, около тридцати.

Накануне отъезда, складывая чемодан в Блумсбери, Толстяк давал Доффу последние указания — теперь тот был своим.

— Береги Лору пуще глаза, малыш Адольф, — торжественно произнес Толстяк.

Дофф кивнул, с любопытством глядя на гиганта. Лора теперь была на четвертом месяце.

— Почему ты никогда не зовешь меня Доффом?

— Потому что Адольф — красивое имя. И нечего его менять из-за того, что говнюк Гитлер у тебя его спер. Знаешь, сколько народу в вермахте? Миллионы. Уж поверь, там есть все имена на свете. А если прибавить всех коллаборационистов да милицию, то уж точно никого не останется. И что теперь, зваться именами, которые никто не испачкал, вроде Хлеба, Салата или Подтирки? Тебе бы понравилось, если б твоего сынка звали Подтиркой? “Ешь суп, Подтирка! Подтирка, ты уроки сделал?”

— Тебя же называют Толстяком…

— Это совсем другое дело — это боевое имя. Ты как Дени и Жос, откуда тебе знать… Тебя не было с нами в Уонборо.

— Ты не заслужил, чтобы тебя звали Толстяком.

— Я же говорю, это боевое имя.

— А какая разница?

— После войны с этим будет покончено. Знаешь, почему мне так нравится война?

— Нет.

— Потому что когда все это кончится, у нас у всех будет второй шанс на жизнь.

Дофф сочувственно посмотрел на тучного друга.