Йожеф Дарваш - Город на трясине

У них, по правде говоря, когда-то был дом, и именно здесь, в Сапожной слободке. Тот самый, в дворовом флигельке которого они ютились теперь в качестве жильцов. Только его пришлось продать. Бакош-старший, отец Шандора, построил его за год до начала первой мировой войны. Разумеется, в долг. В те времена бедный человек еще имел право делать долги. И все было бы в порядке и они непременно бы расплатились, но отец погиб на фронте, а матушка, оставшись одна с двумя детьми, с трудом зарабатывала на хлеб. Где уж тут было погашать кредиты? Банк собирался пустить дом с молотка, и тогда Бакошне решила его продать. Она расплатилась с банком и, нанявшись батрачкой в соседнее графское имение в Шароше, перебралась туда с обоими сыновьями. Мальчики скоро подросли и могли уже работать сами. Работая втроем, они мечтали за пять-шесть лет собрать нужную сумму для покупки дома, пусть небольшого, но собственного. Однако все получилось иначе: прошло уже десять лет, а накопить ничего не удалось. Так планы и остались планами. Если что и изменилось в их жизни, так только то, что они постарели на десять лет. Шандор, старший из сыновей, женился, пошли дети, а денег на покупку дома так и не было. Еще через пару лет они решили оставить помещичий хуторок, где так долго трудились, и вернуться в Сапожную слободку, чтобы начать с того же, с чего начинали почти полтора десятка лет назад. Так и сделали. Только Ференц, младший сын Бакошне, с ними не поехал. Он женился на дочери одного из графских батраков-испольщиков и остался в имении.

Бакоши сняли флигелек у владельца их бывшего дома и ценой многих лишений и суровой экономии сумели наконец купить крохотный участок. Ну а теперь уже не за горами то время, когда здесь встанет дом…

— Торцом к дороге, только так, — повторил вслух Шандор, как бы соглашаясь с самим собой после того, как все было измерено-перемерено. Позади дома яма, из нее возьмут песок и землю для самана; немного в стороне — колодец. Яму потом постепенно можно будет засыпать и на ее месте разбить огород. По размерам огород будет невелик, но картофеля даст на весь год. Или, быть может, лучше посадить тыкву? Тыква любит насыпной грунт. Правильно: один год — картофель, другой — тыкву. Так будет лучше всего.

В голове Шандора роились мысли. Все казалось возможным и доступным. Даже выплывший было вопрос, на что и как он накроет крышей возведенные стены, не вызывал особенных тревог.

Вечером Шандор побывал у дядюшки Фаркаша, и они договорились окончательно приступить к делу послезавтра с утра. Однако для этого требовалась сухая основа, и Шандор обязался на другой же день накопать столько земли, сколько нужно для начала.

Когда он вернулся домой от старого мастера, домочадцы еще не спали и, не зажигая огня, сидели вокруг стола, дожидаясь его прихода. Шандор присел к ним и рассказал о своей договоренности с Фаркашем. Женщины слушали его с воодушевлением и время от времени смеялись, будто говорил он о чем-то очень веселом. Как видно, хорошее настроение, порожденное ливерной колбасой и доброй вестью о начале постройки, еще не иссякло.

— Послушай, Шандор! — вдруг испуганно проговорила старушка Бакошне, будто вспомнив о каком-то чрезвычайно важном деле, которое ей поручили, а она о нем забыла. — Ведь я не рассказала тебе самую главную новость! Или ты уже слышал?

— Не знаю даже, о чем речь.

— О том, какие у нас будут великолепные соседи!

— Уж не семья ли Берты в полном составе?

— Перестань, дурачок! — Мать махнула рукой и рассмеялась. — Богатый хозяин строит дом рядом с нашим.

— Кто же это? Не Ковач ли со своей буланой упряжкой надумал перебраться в слободку?

— Зачем ему? Хорват Берец, тот самый, у которого дочь выходит замуж за пастора.

— Это правда? Ты не путаешь? — с волнением в голосе переспросил Шандор.

— Правда. Уже заплатили деньги за участок.

— Так ведь у старика есть дом?

— Строит для сына, который женится на дочке Киша, торговца овцами…

— Здесь, у черта на куличках? Не могли найти места в селе?

— Удобно, как раз на пути к их хутору.

— Что ж, ладно… По крайней мере, будет с кем пошуметь, если скучно станет…

Он произнес эти слова с шутливой усмешкой, словно поставил точку на всем этом деле. Берец так Берец, что же такого особенного? О будущих соседях больше не заговаривали, но и сказанного было вполне достаточно, чтобы в глубине души как у сына, так и у матери поселилась какая-то смутная тревога. Их соседом будет один из богатеев села!.. Им стоило немалых усилий отогнать от себя мысли об этом, но тревога и волнение остались.

Шандор начал хвалить дядюшку Фаркаша:

— Вот действительно добрый старик! И справедливый…

— Кто, Лайош Фаркаш? — внезапно переспросила мать. — Когда-то бравый был парень. Ухаживал за мной — и это было, — добавила она после минутной паузы и, смущенная этим воспоминанием, тихо засмеялась. — Мы часто танцевали с ним на вечеринках. И на балах тоже…

Бакошне умолкла, ограничившись таким немногословным замечанием, но даже это случалось с нею редко. Она не любила вспоминать безвозвратно ушедшую молодость и заговаривала на эту тему, быть может, раз или два за многие годы. Да и то лишь в потемках, когда домочадцы сумерничали, вот как сегодня. И сразу же, будто устыдившись мимолетного воспоминания и не желая возможных расспросов, она встала и зажгла лампу над столом.

— Добрый вечер! — произнесли все хором, приветствуя вспыхнувший свет. Таков был обычай.

Маленький Палко проснулся в своем корыте и заплакал, жмурясь от света лампы.

— Погляди-ка, дочка, что там опять с ним! — сказала снохе старая Бакошне. Шандор ждал, что мать сейчас начнет свою обычную проповедь: вот, мол, ее детишки никогда не беспокоили родителей криком, а теперешние молодые мамаши просто не умеют воспитывать детей. Однако на этот раз обошлось, хотя эта тема была для старушки одной из самых излюбленных.

Молодая мать взяла на руки малыша и, легонько похлопав его по голенькому заду, спросила, будто он понимал ее слова:

— Что, букашка моя, кушать захотел?

Затем она расстегнула кофту и дала младенцу грудь. Маленький разбойник припал к ней с таким остервенением, что все засмеялись.

— Не будь таким жадиной! — в шутку прикрикнула на Палко Юлиш и зажала ему пальцами нос. Ошеломленный малыш выпустил сосок изо рта и вытаращил глаза, ставшие большими и круглыми, как медный грош.

Когда маленький Палко наконец насытился, мать, подстелив пеленку, положила его на стол и принялась с ним играть.

— Взгляни, отец, на эти ножки! Съем, съем! Ам! — Она по очереди брала губами каждый пальчик. — Посмотри на эти руки! И их съем! Обе, вот так!

Гордясь здоровеньким малышом, счастливая мать демонстрировала его прелести одну за другой, все без исключения. И ребенок тоже смеялся и щебетал что-то невнятное, поеживаясь от ласковой щекотки. Потом отец и мать по очереди говорили малышу всякие милые глупости. Шандор, желая его рассмешить, подражал разным животным и птицам: лаял, мяукал, кукарекал. И когда маленький Палко улыбался или приподнимал голову, прислушиваясь, родительской радости не было границ.