Йожеф Дарваш - Город на трясине

Этого еще недоставало! Сколько радостных событий в один день! Шандор, уже не в силах совладать с распиравшим его восторгом, опустился у порога на четвереньки и бочком пробрался внутрь, подражая дворняжке. Не произнеся ни звука, он начал принюхиваться, обследуя все углы кухоньки, не преминув заглянуть и под подол хозяйке. Женщины смеялись, улыбалась дочка Розика, а пятилетний карапуз Шади, ухватившись за материнскую юбку, даже вынул изо рта большой палец и залился звонким смехом.

Жена Шандора легонько ударила его сверху по спине деревянной поварешкой и воскликнула:

— Брысь отсюда, негодник! Нету там никакой колбасы!

— Перестань, дочь моя, при детях! — укоризненно покачав головой, сказала старая Бакошне, однако и сама не могла удержаться от смеха.

Шандор же будто забыл, сколько ему лет, и, вновь превратившись в ребенка, продолжал крутиться на четвереньках и тявкать, копируя хозяйскую собачонку. Одобрение зрителей явно доставляло ему удовольствие, и он старался вовсю. Затем, поднявшись наконец с колен, насупился и с деланной строгостью спросил:

— Ну, добрые хозяйки, а теперь отвечайте: откуда взялось все это свинство, да еще жареное?

Жена Шандора, принимая игру, зашепелявила, подражая тетке Дьерене:

— Да вот, соседушка, принесла вам на пробу, как хорошим соседям по обычаю полагается. Осенью мы, видит бог, немножко задержались с поросенком, так и не закололи на зиму, но и теперь, видит бог, не поздно. Свининка теперь как раз в самый раз. А уж мы думали, околеет. Такая его, сердешного, летом чесотка одолела — страсть! Но ничего, отчесался, вылежался. И так славно отъелся! Только палить стали, а сало уж так и капает: кап да кап…

— Э-э, соседушка, что-то не верится, — возразила старая Бакошне. — Может, от дыма у вас из носу закапало, а вы подумали, что это сало…

Эти слова вызвали новый взрыв смеха. Шандор смотрел на своих домочадцев и не помнил, когда они еще так веселились. Из разыгранного перед ним спектакля он понял, что соседи Дьере зарезали наконец своего кабанчика и хозяйка, по старинному деревенскому обычаю, принесла соседям угощение на пробу. Надо полагать, бабушка ответила на это совсем не так, как только что, изображая сцену угощения: подобные шуточки уместны только среди своих.

— Однако когда мы сможем отблагодарить их тем же? — спросил Шандор и помрачнел. — Когда мы сами сможем купить поросенка и выкормить его как положено, ума не приложу.

— Ничего, к следующей зиме наскребем деньжонок, — бодро сказала старушка. — В долгу не останемся.

Удивительно, но даже обычно ворчливая Бакошне, которая при виде первого выпавшего снега сетовала на то, какая будет грязь, когда он растает, сейчас никак не хотела расстаться с хорошим настроением. Дразнящий запах жарившейся колбасы опьянял ее, будто чарка крепкой палинки натощак.

«А если б она узнала еще и про дом…» — подумал Шандор, но тут же сдержался, решив еще немного приберечь новость. Он расскажет об этом после обеда, так сказать на десерт, когда всеобщее возбуждение, вызванное предвкушением вкусного угощения, пойдет на убыль.

Наконец все уселись за стол. Когда хозяйка разложила на пять тарелок фаршированный ливер и домашнюю колбасу, выяснилось, что каждому досталось куда меньше, чем казалось поначалу.

— Да, особенно не объешься, — в сердцах заметила старая Бакошне. — Уж если так хорошо отъелся у них кабанчик, Дьерене могла бы расщедриться и на большее.

Во время обеда разговор шел о достоинствах, точнее, о недостатках того, что отправлялось в рот. Не то чтобы принесенное соседкой угощение пришлось им не по вкусу, совсем нет, а просто таков обычай. Чем бы ни угощал сосед соседа, блюдо принято было критиковать, а не хвалить, так уж заведено. Мать Шандора утверждала, будто начинка ливера получилась слишком жидкой и, кроме того, не хватает соли. Жена, напротив, считала, что соли в самый раз, а вот крови и хрящиков маловато. Выслушав Женщин, Шандор изрек окончательный приговор: обе они не правы, потому что главный недостаток ливера в том, что в нем слишком мало репчатого лука, а в колбасе слишком много паприки и совсем не чувствуется черный перец.

С едой, однако, покончили гораздо раньше, чем с критикой и перечислением недостатков. Трапеза завершилась точно так же, как иная панихида, когда собравшиеся почтить память усопшего почтенные соседи вдруг припоминают ему все грехи: того обманул, другого обвел вокруг пальца, мошенник, ну а в общем, хороший был человек, царство ему небесное. Вот и теперь, прежде чем встать из-за стола, глава семьи подвел итоги:

— Доброе было угощение, спасибо!

— Каждый день бы такое, даже в неделю раз и то неплохо, — добавила старая Бакошне.

Возражать ей никто не стал. В самом деле, очень даже неплохо.

Теперь настала очередь Шандора порадовать своих родных. Однако, как он ни старался оставаться при этом равнодушным, ничего, конечно, не вышло. Слишком уж долго терпел.

— Ну, бабоньки, готовьтесь! Послезавтра начинаем класть стены!

Эту долгожданную новость он сообщил именно теми словами, которые повторял про себя, торопясь домой с «биржи», но его физиономия сияла ничуть не меньше, чем лица женщин, готовивших неожиданно свалившийся с неба обед.

Эффект превзошел все ожидания. Женщины уставились на Шандора, разинув рты, будто увидели чудо, и не могли вымолвить ни одного путного слова, а только шептали:

— Так это… Так это…

Вероятно, им хотелось сказать: так это не слишком ли много для одного дня? Или, может: так это правда или им только кажется? Не дожидаясь, пока они придут в себя, Шандор слово в слово передал свой разговор с дядюшкой Фаркашем. Только теперь наконец женщины поверили, что он не шутит. Радость их поистине была безграничной.

— Не зря, значит, мне блохи ночью снились, — всплеснув руками, заключила старушка. — Гонялась я за ними, даже поймала трех. Блохи всегда к счастью снятся. Здоровенные, чуть не с ноготь величиной!..

— Значит, и мне такое же счастье привалило! — Шандор рассмеялся и начал шутливо почесываться, будто его и в самом деле кусали блохи.

— Так то же во сне, а не наяву, голова садовая! — пристыдила его мать, но и сама не удержалась от смеха.

Из угла, где в небольшом корыте, служившем колыбелью, спал Палко, самый младший член семейства, раздался плач. Юлиш подошла, взяла его на руки и дала грудь.

— Не плачь, букашка! Отец построит тебе красивый домик, лучше всех на свете, — сказала она.

Малыш, будто поняв, сразу же умолк и, счастливо причмокивая, принялся за свой обед.

— Я, пожалуй, пройдусь, взгляну на участок. — Шандор встал из-за стола и потянулся к шляпе. — Ну а вы, мелюзга, пойдете со мной?

Ребятишек не надо было уговаривать. Едва успел Шандор выйти из-за стола, как мальчик и девочка подбежали к нему и, уцепившись с обеих сторон за полы пиджака, встали на его огромные сапоги: Розика — справа, Шади — слева. Обняв детей за плечи и осторожно переступая, отец понес их к двери, а те весело смеялись, радуясь редкой ласке. На дворе Шандор взял детей за руки, и они направились в сторону пустыря, где были нарезаны участки под застройку. Пошли так, чтобы сократить путь и подойти к участку сзади.