Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Ну, дядюшка Мольнар, расскажите про историю с картошкой. Как это было?..

То, как это было, большинство присутствующих знали чуть ли не наизусть, но, предвкушая, что тут будет над чем посмеяться, примкнули к тесному кольцу, окружившему Мольнара и Берту. Мольнар, смекнув, в чем дело, ухмыльнулся в усы и в который уже раз начал рассказывать приключившуюся с ним историю.

— Работали мы тогда на сельскую управу, ремонтировали шоссе на Варарош. Как раз перед рождеством это было…

Короче, история вышла такая: сельская управа, нанявшая работников, расплачивалась с ними малой толикой денег и натурой — мукой и картофелем. Однако картофель оказался гнилым, никуда не годным. Дядюшка Мольнар возмутился и стал подбивать остальных не брать картофель и потребовать, чтобы его заменили. Помявшись немного, крестьяне согласились и отправились мостить дорогу. Но поскольку договаривались они о картофеле во дворе сельской управы, это не осталось незамеченным. Дорога была сильно разбита, работы хватало, но не успели они помахать лопатами и часу, как появился писарь.

— Мольнар! Отойдем-ка в сторонку! — позвал он. — Что вы там такое натворили? Сейчас же идите к господину секретарю управы. Он вас требует. Злой, как сто чертей!

Мольнар тотчас смекнул, откуда дует ветер, и, прежде чем предстать перед грозным начальством, заглянул к завхозу и обменял у него свою долю картофеля. Затем, зажав мешочек подмышкой, вошел в кабинет секретаря. Тот взглянул на него и заорал зычным голосом:

— Вы что себе позволяете? Бунтовать мужиков вздумали и думаете, это вам сойдет с рук? Сто чертей вам в глотку! Вместо благодарности за то, что вообще получил работу, он, видите ли, людей мутит. Признавайтесь, на что вы их подбивали?

Мольнар, разумеется, ни в чем признаваться не пожелал, а прикинулся дурачком: знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Тогда секретарь сам выложил ему затею с обменом картофеля. Смиренно выслушав кипевшее от злости начальство, Мольнар вдруг вознегодовал:

— Как, неужели и в самом деле они отважились поднять шум? — И протянул свой раскрытый мешочек: — Взгляните, господин секретарь! Я пошел и тихо-мирно обменял все у завхоза. Зачем же, спрашивается, мне шум поднимать, если все картошины одна к одной?

Огорошенный секретарь вынужден был сменить гнев на милость и, поворчав, оставил дело без последствий.

— Вот вам и ваше братство! — Мольнар закончил свой рассказ и, ткнув большим пальцем в сторону Берты, добавил: — Своя рубашка ближе к телу! Все люди одинаковы. Продадут даже отца родного, если покупатель найдется. И за ценой не постоят, уступят по дешевке…

Но Берта не думал сдаваться.

— Пусть даже так! Значит, их надобно исправлять, наставлять на путь истинный! — Настало самое время переходить к Библии, и Берта пустился в рассуждения о том, что каждый смертный должен жить по заповедям Иисуса Христа и тогда все будет в полном порядке.

Один из присутствующих долго сопел, слушая разглагольствования Берты, потом, видимо разозлившись, кинулся в жаркий спор:

— Кого это вы собираетесь исправлять, меня, что ли? А зачем? Я человек добрый, не хуже других. Все люди хорошие. Всему виной проклятые деньги. Это они отнимают разум у человека! Вот что нужно уничтожить, так это деньги! И ликвидировать все имения. Тогда действительно все будет в порядке…

Тут не устояли перед соблазном и другие. Началась всеобщая дискуссия: каждый имел, что сказать по этому поводу. Некий Гелегонья, живший на самом дальнем конце села и слывший весьма начитанным человеком, заговорил о том, что когда-то, в глубокую старину, именно так и жили все народы, не зная ни денег, ни собственности. Никто не владел ничем в одиночку, а все было общим.

— Вот и теперь надо бы так сделать! — согласились многие, но нашлись и такие, кто возразил. Они считали, что ничего из этого не получится, потому как все люди разные и в первый же день перессорятся между собой. Ведь кто же согласится отдать свое в общий котел, если даже у него всего и богатства, что клочок под виноградником да лоскуток под просом?..

— Вот я пришел бы к вам и сказал: «Отдайте мне свой дом!» Что бы вы на это ответили? Отдали бы? — выкрикнул в ответ на слова Гелегоньи какой-то мужичок в выгоревшей на солнце шляпе.

— Нет, не отдал бы, — негромко откликнулся Гелегонья.

— Вот видите! — с победоносным видом заключил мужичок в шляпе и подмигнул. Многие засмеялись.

— Не отдал бы, — повторил Гелегонья. — А почему? Нету у меня дома, вот почему…

После такого ответа хохотали уже почти все. Ловко же поддел этот Гелегонья своего противника, ничего не скажешь! Когда шум и гогот наконец улеглись, Гелегонья продолжал гнуть свою линию:

— Нет, братцы, это не разговор. Речь вовсе не в том, чтобы отдавать последнее. Надо жизнь всем отмеривать одной меркой, а не разными…

Дискуссия закончилась столь же внезапно, как и началась, так как на площади появился какой-то торговец, которому требовались люди для заготовки дров. Тотчас же вызвались трое, среди них и книжник Гелегонья. После их ухода разговор спустился с заоблачных высот на повседневные неурядицы. Люди жаловались друг другу на свои беды, которых у каждого было предостаточно. Кто-то упомянул о том, что старый Ковач, самый богатый хозяин на селе, славившийся своей буланой упряжкой, на прошлой неделе позвал к себе батраков, которые каждый год у него пахали, сеяли и убирали кукурузу, и, не поведя бровью, объявил, что в этом году, поскольку осенью он опоздал посеять озимые из-за проливных дождей, они получат работу только в том случае, если согласятся отработать по два дня без всякой оплаты, за одни харчи… Вот он каков, этот Ковач с буланой упряжкой! А ведь если он такую подлость затеял, другие хозяева тоже не отстанут: ведь они всегда с его голоса поют. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней…

— На это соглашаться никак нельзя! — громко горячился один из молодых парней. — Никому нельзя, ни одному человеку. Надо всем договориться раз и навсегда: не будет этого, и точка!

Люди, стоявшие вокруг, смотрели на него с некоторым даже удивлением: что это, мол, он вдруг взвился? Однако никто не возразил ему. Просто об этом больше не заговаривали, будто и не было ничего такого, только сплевывали и неопределенно мычали что-то себе под нос. Кое-кто присоединился к другим группам, а двое или трое, приподняв шляпу в знак прощания, отправились по домам. Можно было даже подумать, что они дали тягу из предусмотрительности: если, мол, зайдет речь о чем-либо таком, можно сказать: «А нас там и не было, ничего не знаем…»

— Ну а у тебя самого-то как дела, Шандор? — спросил Берта молодого «бунтовщика». — Что будет с твоим домом?

— Хотелось бы этой весной подвести под крышу, но задолжал кругом, даже за участок еще двадцать пенге не отдал. Конечно, это не причина, можно строить и дальше, только задаром кто же будет мне помогать? А в одиночку стены выкладывать мне не под силу. — Шандор тяжело вздохнул и махнул рукой. — Еще упаду со стены с голодухи-то! — добавил он с горькой усмешкой.