Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Идемте быстрее, сейчас дождь начнется! — Слова Эвы вывели пастора из глубокой задумчивости.

Ветер со стороны Тисы крепчал, его порывы усиливались и гнали темные дождевые тучи, хотя небо продолжало улыбаться, а его голубизна все еще казалась надежным предвестником солнечной погоды. Однако тучи наползали, заволакивали небосвод, а приблизившись, лениво замирали на месте, подобно сытым коровам, ожидавшим, когда же ловкие пальцы доярки прикоснутся к их набрякшему вымени. Ветер рванулся еще раз и принес первые тяжелые капли.

По мере того как учащался звук падающих капель, пастор и Эва ускоряли шаги…

Войдя в свой дом, пастор застал отца и мать в кухне беседующими с Анталом, его старшим братом. Квартира пастора состояла из двух просторных комнат, но он никак не мог отучить своих стариков от привычки проводить все свободное время на кухне. Они оправдывались тем, что не хотят пачкать полы и потому, мол, предпочитают придерживаться старого крестьянского обычая. Отец сидел на своем месте, в уголке за плитой, и занимался привычным делом — обдирал ивовые прутья, так как в последнее время пристрастился плести корзины. Брат Антал стоял посреди кухни, расставив ноги, в коротком пальто и шляпе, будто только что вошел или собирался уходить. Во рту у него торчала сигарета. Она уже догорела почти до пальцев, так что ему приходилось выпячивать губы, чтобы не опалить усы. Выбросить же было жалко, и он продолжал ею попыхивать.

— Хорошо, что ты пришел! — проговорил он вместо приветствия. — Я только что рассказал родителям, как Янош Варга, сельский башмачник, в позапрошлом году во время реформы умудрился получить шесть хольдов доброй земли. Но теперь его дела плохи, и он не прочь был бы отделаться от своей земли… Уступит за две сотни, как пить дать… Старик на грани банкротства…

Антал швырнул почти невидимый окурок сигареты на пол и растер его подошвой с таким надменным видом, будто избавил присутствующих от грозившей им неотвратимой беды. Пастор нехотя протянул ему руку:

— Ты похож на древнюю старуху, которая во что бы то ни стало хочет стать свахой. Что ни день — у тебя новые предложения, и все на одну и ту же тему…

Антала смутил неприязненный тон брата, но ненадолго. Он тут же оправился от смущения и ответил:

— Отчего же? Разве я своей выгоды хочу? Я могу арендовать землю и у других, на тебе свет клином не сошелся.

— Я уже говорил, что землю покупать не собираюсь. Нет у меня на это денег!

— Что ж, как будет угодно. Только другой такой удобный случай вряд ли представится…

— Пусть так, мне все равно.

— Ладно, разговор окончен.

— Почему ты не присядешь? — примирительно проговорил пастор, глядя на старшего брата. — И вообще, почему вы опять сидите в кухне, матушка?

— Отец со своими корзинками столько мусора разводит, прямо беда. Лучше уж тут…

— Ну хорошо. А ты хоть бы пальто снял и сел.

— Нет, я всего на минутку. Надо идти на хутор, пешком далеко.

Брат свернул новую цигарку, закурил и продолжал маячить посреди кухни с видом человека, который еще не все сказал.

— Отличную панихиду ты отслужил нашему соседу Гомбкете. Твоя проповедь всем понравилась…

Если Антал колебался, с чего начать разговор с младшим братом, чтобы высказать ему одолевавшую его мысль, он обычно вспоминал похороны Гомбкете, их соседа по хутору. Иштван отлично знал эту привычку брата и улыбнулся про себя. Неужели с тех пор, как проводили Гомбкете в последний путь, он больше ровным счетом ничего не сделал? Однако на этот раз у Антала, по всей видимости, была особая причина начать с панихиды. Не дождавшись ответа на свою похвалу, Антал продолжал:

— Только люди знаешь чему удивились? Как могла жена покойного пригласить на похороны его бывшую любовницу? Она даже послала за ней сына на бричке. Не хватало еще только, чтобы и она панихиду заказала…

— А ты уверен, что это не пустые сплетни? — спросил пастор. Он был неприятно удивлен.

— Нет, это не сплетни. Так оно и было. Все, кто знает эту женщину, видели ее собственными глазами. Я и сам ее видел, только не придал тогда этому значения, потому что не знал, какие у нее были отношения с покойным. Она стояла недалеко от гроба, у изголовья…

— Какой позор! — вздохнула старушка мать и взглянула на своего младшего сына с низенькой скамейки, на которой сидела возле плиты, будто ждала, что тот сразу же со всех ног бросится отсюда на колокольню, прикажет бить в набат и перед всем селом, собравшимся возле церкви, громогласно осудит нечестивых грешников. Однако этого не произошло, и она добавила: — Насмешка над самим господом богом! Нет, на такое только богатые способны…

— Поговаривали, будто жена Гомбкете давненько знала про грехи мужа, как и про полную телегу пшеницы, которую он привозил своей пассии каждый год. Знала, но молчала, потому что последнее время сама часто хворала, говорят, по-женскому…

— Что бы там ни было, но пригласить лиходейку к гробу покойного мужа — это, знаете, уж слишком… — Старушка продолжала негодовать, искоса поглядывая на пастора в ожидании, что он скажет по поводу столь неблаговидного поступка. Однако Иштван по-прежнему стоял молча, с видом человека, под ногами которого неожиданно разверзлась бездна.

Антал между тем, видя, что даже рассказанная им новость пропала даром, потоптался еще немного, мучительно дожидаясь хоть какой-нибудь реакции со стороны брата, но, так и не дождавшись, попрощался и ушел.

Иштван тоже направился было в свою комнату, но его остановил голос матери:

— А ту землицу надо бы все-таки посмотреть…

— Зачем? Ведь я уже сказал, что землю покупать не буду.

— Если сам не хочешь, надо бы Анталу помочь. Пусть станет наконец на ноги…

Пастор вздрогнул, как от удара, и с изумлением взглянул на мать:

— Я не понимаю вас, матушка! Зачем вы шепчетесь за моей спиной, вместо того чтобы прямо сказать, чего вы от меня хотите?

Старая женщина опустила глаза и, чтобы скрыть смущение, нагнулась и стала подбирать с пола обрезки прутьев и коры, старательно сгребая их в кучку, будто это было самым неотложным для нее делом. Однако, когда после длительной паузы она заговорила снова, в ее голосе зазвучали решительные нотки.

— Ни о чем мы не шептались. Это только сейчас пришло мне в голову…

— Сейчас? Конечно, только сейчас, — иронически заметил сын.

Мать не ответила на эту реплику и по-прежнему гнула свою лилию:

— И правильно! Довольно ему в холуях ходить, на других спину гнуть… Разве он не заслуживает самостоятельности? А сколько он нам помогал, пока ты в городской гимназии обучался… Вот я и подумала…

— Все это мне известно. Я готов помочь брату, сколько смогу. Но сейчас у меня нет таких денег, чтобы покупать землю. Да вы и сами это знаете, матушка, не хуже меня.