Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Не спешите! До новой кукурузы до дома доберетесь!

— Эй, дядюшка Яниш, куда это ты бредешь с такой ладной бабенкой?

Они, как могли, огрызались, ворчали и плелись дальше.

Вскоре вслед за ними проехал на своем осле Вечери. Он вез с базара птицу, которая билась о стенки клетки. Вечери, понурив голову, шагал рядом с осликом, и по виду хозяина было ясно, что он недоволен базаром.

Солнце палило нещадно. Вот на дороге показались дрожки Хорвата Береца-младшего. Он ехал с сыном. Сытые лошади, блестя шерстью, легко катили дрожки. Бела с трудом их сдерживал.

— А ну, переведи-ка их на шаг! — крикнул Берец сыну. — Нужно поменьше их кормить, а то скоро повозку разнесут!..

Сказал он это так, будто сердился на коней, на самом же деле гордился ими и сидел с довольным лицом.

— С такими лошадками и в скачках можно участвовать! Что верно, то верно! — похвалил лошадей сын.

— По тысяче пенге дали бы за каждую лошадку. Фако в четверг продал свою пару. По девятьсот за каждую взял. Но они нашим и в подметки не годятся.

— Пали не очень-то разбирается в лошадях. У него сроду не было хороших лошадок.

— Так-то оно так, а вот все же его послали покупать лошадей для сельской управы.

— Вы же знаете, отец, почему так получилось! Чего теперь об этом говорить?

— Господин нотариус точно сказал, что сегодня вечером зайдет? — неожиданно спросил Берец сына.

— Пишта говорил, что он и к ним обещал наведаться.

— Ну посмотрим.

Берец немного помолчал, рассматривая посевы, раскинувшиеся по обе стороны дороги.

— Смотри-ка, у дядюшки Варо очень хорошая пшеничка!

— Говорят, — начал сын и хихикнул, — будто он все еще не разрешает триеровать зерно — боится повредить его. Дурит старик! А сын его по ночам все же триерует пшеничку по соседству.

— Оно и видно, что по ночам, а не днем: пшеничка-то у них похуже, чем наша. Видишь?

— Я думаю, это зависит от самой земли. А вот кукуруза у них намного лучше нашей.

— Может, и лучше, — неуверенно пробормотал Берец и, немного помедлив, спросил: — Послушай, Бела, а ты не думаешь, что нам следовало бы немного подождать? Не торопишься?

— Отстающих бьют… Дедушка у нас умный…

Отец вытащил из кармана серебряные часы. Откинув крышку, посмотрел на циферблат и даже присвистнул от удивления:

— Ого! Вот и до полудня дожили! А ну-ка погоняй лошадок, пусть бегут побыстрее!.. Дедушка умный, но и я не дурак.

Бела подхлестнул лошадей, которые, обрадовавшись, помчались во всю прыть. Берец одной рукой ухватился за скамейку, а другой придерживал шляпу, чтобы не слетела.

— Знаешь, что я сделаю? Приглашу-ка я как-нибудь нотариуса да прокачу его с ветерком на моих лошадках! Уж тогда в следующий раз он меня будет посылать на базар покупать лошадей!.. — Проговорив это, он, довольный, рассмеялся. Даже лицо и шея у него покраснели.

В маленьком домике царил прохладный полумрак. Старая Берецне завесила дверь и окна простынями, чтоб не залетали мухи. На улице уже начало смеркаться, мухи угомонились и не летали, а оба старика все еще сидели в темноте, не снимая с окон простынь. В одном из углов, громко жужжа, билась крупная муха, но старуха не обращала на это никакого внимания. Она сидела на низенькой табуреточке посреди комнаты и время от времени шумно вздыхала. Муж ее вытащил из кармана трубку, потом спрятал ее, затем снова достал, но забыл, что она не набита табаком.

— Они все еще торгуются, — пробормотал он наконец. — До тех пор будут торговаться, пока не проворонят и его, и землю…

Он несколько раз повторил эту фразу, будто все эти беды обрушились на них только сейчас.

— Как можно такое делать? Продать пшеницу на корню, когда она еще и не заколосилась! Да разве хороший хозяин такое сделает?! Пшеничка чем дольше лежит в амбаре, тем дороже становится! Всегда надо дождаться хорошей цены! Продать то, чего, собственно, еще и нет вовсе!..

— Только уж ты не вздумай им говорить что-нибудь! — перебила его старуха. — Пусть делают что хотят. Погубит их эта страсть к вечным покупкам. Но ты уж ничего не говори им!..

Казалось, оба они для того и забрались сюда, завесив окна и двери, чтобы отгородиться от внешнего мира. Эта комнатка с завешанными окнами была для них своим замкнутым мирком, где царили их собственные законы.

— Сделать такое!..

— Ради бога, ничего не говори им!..

Когда же не раз повторенные слова уже не стали служить им утешением, старики ударились в воспоминания.

— Помнишь, — начал старик, — что мы в третьем году делали с пшеницей? Это когда у Берке купили участок в десять хольдов?.. Полтора года держали урожай в амбарах, а когда на следующий год все выбил град, мы продали пшеницу по хорошей цене. Потом мы еще пять хольдов купили… Разве не так? Вспомни-ка, все так и было. Али забыл?..

Старушка кивала головой, а ее супруг все говорил и говорил о том, как удачно он тогда продал пшеничку…

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге, широко расставив ноги, появился их сын.

— Уж не спят ли мои родители? — спросил он. — Что-то больно тихо у вас. Лучше б вы собирались в дорогу, а то ведь ехать пора.

Было решено обручение Эвы и новоселье отметить в один день. На торжество пригласили много гостей, а пока собрались только ближайшие родственники. Первыми приехали старики из старого дома и Эва со своими родителями. Вслед за ними приехал Бела со своей невестой, пухленькой Этелкой Киш. Сегодняшнее торжество было и их праздником, так как со временем этот дом переходил им по наследству. На девушке было дорогое вечернее шелковое платье, но оно всю ее так обтягивало, что имело вид дешевенького платьица, сшитого сельской портнихой. Рядом со стройной красивой Эвой Этелка казалась разжиревшей поварихой. Она, видимо, и сама чувствовала это и, чтобы как-то сгладить смущение, постоянно крутилась и вертелась. Может, это было и кстати, так как пока все бы страшно скучали, если б то и дело не раздавался ее смех.

Старик Берец со своей старухой сидели в углу и молчали. Старик несколько раз доставал из кармана трубку, намереваясь закурить, чтобы хоть немного отделаться от чувства неловкости, но стоило ему бросить взгляд на блестящий паркет, свежевыкрашенные стены и легкие кружевные занавески, как он смущенно убирал ее обратно. Старушка то и дело поправляла что-нибудь на невесте, стараясь придать ей салонный вид. Из-под платка старой Берецне выбивались серовато-седые волосы, а крохотный, величиной с грецкий орех, жалкий пучок сзади делал ее похожей на бездомную нищенку, хотя на ней и надето было черное шерстяное платье, сшитое специально для этого торжества. Старушка заново повязала платок, сдвинув его побольше назад, чтобы хоть спереди не казаться простой крестьянкой. Сидела она прямо, будто кол проглотив, и вымученно улыбалась.