Йожеф Дарваш - Город на трясине

Вскоре приехали к сельскому врачу, старому Бекшичу. Что он говорил Хорвату, Юлиш не знала, так как ее оставили на улице. Нервно расхаживая перед домом врача, она с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать к мужу за помощью…

— На ночь положите на ногу холодный компресс… Ничего страшного, — сказал ей врач, окончив осмотр. — На всякий случай покажите мне ее еще завтра.

Всю ночь напролет Юлиш просидела у кровати дочки, то и дело меняя холодный компресс. Керосиновая лампа с подвернутым фитилем отбрасывала замысловатые тени на стены маленькой комнаты, отчего она походила на какой-то подземный склеп. Розика спала беспокойно, у нее был жар, она тяжело дышала и тихо стонала во сне. Храп старухи, сонное бормотание Шади и стоны Розики — все это сливалось в один страшный шум, который пугал сердце матери. Хотя доктор Бекшич и сказал ей, что ничего страшного с дочкой не будет, Юлиш все равно никак не могла успокоиться.

«Как жаль, что Шандора нет дома! Если б он был дома, тогда наверняка ничего бы и не случилось». Сердце Юлиш сжималось от страха. Ей хотелось выбежать на улицу и закричать во весь голос.

И вдруг — она и сама не знала почему — ей вспомнился стишок, который она слышала в детстве. Детишки тогда говорили, будто если прочитать этот стишок несколько раз, то все страхи исчезнут. И бедная мать до самого утра повторяла про себя этот стишок, отвлекаясь тем самым от пугающих ее мыслей…

Утром девочке вроде бы стало лучше. Она заснула и спала даже тогда, когда Юлиш понесла мужу обед в поле.

Только сейчас она вдруг вспомнила, что доктор-то еще и не был у них, а ведь обещал. Может, он пришел, когда она уже ушла из дома? На какое-то мгновение мысль о дочке отошла как бы на задний план, и Юлиш захотелось как можно быстрее оказаться около мужа.

Женщины шли торопливо, поднимая ногами дорожную пыль. Те, кто шагал босиком, шли осторожно, будто ступали по раскаленной плите.

— Вам лучше всех идти, дядюшка Яниш, — со смехом сказала одна из женщин.

— Это почему же? А ну-ка объясни мне.

— Горячая пыль жжет вам только одну ногу…

Старый Воробей что-то рявкнул, но его никто не испугался.

Процессия женщин, несущих обед, шагала уже по ченгеледской меже, когда им повстречалась группа людей: стариков, парней, девушек, которые несли вилы и мешки за плечами, отчего были похожи на солдат разбитой армии.

— Зачем вам нести дальше вашу провизию? — сказал один из стариков, когда они поравнялись. — Давайте мы все съедим. Стоит ли вам и дальше утруждать себя, а?

— Если вы хорошо заплатите нам за это…

— Вам мало того, что мы избавим вас от дальнейшего пути? Ну поможем донести до дома пустую посуду.

— Это для нас слишком мало.

Дядюшка Яниш Воробей встретил здесь своего хорошего знакомого.

— А вы разве уже закончили с обмолотом? — поинтересовался старик.

— Закончили.

— Довольно быстро.

— Нам и этого много было.

— Ну и разборчивы же вы!

— Кишка у нас тонка, не терпит много работы, — шутливо ответил Янишу его знакомый, а затем уже серьезным тоном добавил: — Бросили мы молотилку…

— Уж не сломалась ли она?

— Точно.

— А почему?

— Старый хлам: больше стоит, чем работает. На такой машине ни черта не заработаешь.

— А сидя дома больше заработаете?

— Больше — нет, а столько, пожалуй, заработаем. — Больше он ничего не сказал и, закинув свой узелок за спину, пошел догонять своих.

Старая Боршне, у которой в этот момент как раз забрали корзину, начала рассказывать о том, как однажды, когда она была еще молодой, понесла вот так же обед мужу в поле и по дороге встретилась с двумя бродягами. Они вышли из кукурузы и закричали, чтобы она отдала им обед, а то, мол, худо ей будет… Была она одна-одинешенька на всей дороге, так как запоздала с обедом, а остальные женщины тем временем уже ушли. Она так перепугалась, что не знала, как ей быть.

— А ты и не догадалась, что им можно было дать вместо обеда?.. — перебила Боршне бойкая на язык Михокне.

Все так громко засмеялись, что даже позабыли следить за тем, как бы не расплескать обед. Дядюшка Яниш Воробей и тот повеселел. Он даже остановился и, поставив корзину на землю, похлопал рукой по своей деревяшке.

— Вот чокнутая-то! — ответила Боршне насмешнице, но и сама рассмеялась.

Затем она рассказала, как бродяги съели обед, как пытались завести с ней шуры-муры, но, к счастью, в это время на дороге показалась повозка, и они спешно убрались в кукурузу.

— Мне так еще никогда не везло: я никогда не встречалась с такими бродягами! — жалобно сказала Михокне, и это вызвало новый взрыв хохота.

— Ты сумасшедшая! — опять заметила Боршне, словно для того, чтобы ее попросили рассказать еще что-нибудь. Она тут же села на землю и начала растирать свои ноги.

Рассказ Боршне так подействовал на остальных женщин, что они сразу же начали вспоминать истории, случившиеся с ними самими или с их знакомыми.

Одна из них, например, рассказала о том, как однажды хозяин предложил ей прокатиться на дрожках, а когда она захотела сойти, он нарочно ударил кнутом по лошадям. Те помчались как угорелые, а хозяин не хотел останавливаться до тех пор, пока она не «расплатится» с ним.

Другая рассказала о том, как за ней гнались бродячие цыгане, гнались долго-долго…

Под впечатлением этих рассказов скучная дорога, по которой они сейчас шагали, стала вдруг романтичной, полной опасностей, а росшая по обеим сторонам дороги кукуруза, казалось, полна бродячих разбойников…

Дочка Дьере, которая до этого плелась в самом конце процессии, таща тяжелую корзину, теперь догнала дядюшку Яниша Воробья и шла с ним в ногу. Да и остальные женщины сгрудились вокруг него, хотя он и ворчал, что от их ненужных разговоров они скорее идти не будут.

— А вас никогда не хватали бродячие женщины? Не требовали, чтобы вы отдали им обед? Не пытались насиловать вас? — спросила старика Михокне, вызвав своим вопросом всеобщее оживление.

Солнце тем временем высоко поднялось над горизонтом. Стояла нестерпимая жара. В воздухе — ни ветерка. Жалкие деревья, росшие вдоль дороги, почти не давали тени, и под ними нельзя было укрыться от жгучих солнечных лучей. Вот уж поистине женщины могли не опасаться, что их обед остынет по дороге. Они продолжали идти дальше, гремя посудой и неся жалкий обед для бедняков.

Под действием жары Юлиш уже не отдавала себе отчета в том, что именно подгоняет ее: то ли желание поскорее увидеть больную дочку, то ли желание вовремя принести обед мужу и накормить его. Она шла молча, мысленно повторяя про себя детский стишок, который в далеком, кажущемся теперь почти счастливым детстве охранял ее от всех бед и напастей.

Когда женщины подходили к хутору, обмолот шел вовсю. Артельщики, завидев их, махали им руками и шляпами, а если выдавалась минутка свободного времени, то подбегали к ним, спрашивали, что нового дома, с любопытством заглядывали в корзины и кастрюльки, а потом бегом возвращались на свои рабочие места и с такой энергией принимались за работу, словно только что отдохнули или выпили по стаканчику старого бодрящего напитка.