Марта Кетро - Рассеянная жизнь

Это оказалось до странности тяжело. Мир Поль и так перетряхнуло, она едва держалась, будто перетаскивала огромный груз на собственной спине из одной страны в другую. Тут даже не помощь нужна, соблюсти бы равновесие, осторожно переступая шаг за шагом. Достаточно не мешать, оставить всё как есть, пока Поль не справится. Но нет, именно в критический момент понадобилось оттолкнуть, хлопнуть дверью, изменить правила игры. «А чего ты хотела? Сама же всех бросила».

Нико знал, что Поль думает о переезде, но в глубине души был уверен, что никуда она не денется, ни от него, ни из прежней жизни. Сам он был тяжёл на подъём и не мог бы решиться на резкую смену участи, чего уж с неё взять. И потому, когда за две недели до отъезда Поль назвала ему точную дату, пришёл в бешенство, которое постарался скрыть.

Поль же осознавала, что её московская жизнь вот-вот закончится, и потому смотрела вокруг с нежностью перелётной птицы, запоминая тёплый сентябрь и золотой октябрь, вдыхала осенний ветер, пропитанный свободой, и чувствовала, что он подхватит её совсем скоро. Иногда сомневалась, точно ли хочет уехать, но убедилась в своём желании за пару месяцев до отлёта.

Она позвонила в Сохнут, чтобы заказать бесплатные билеты, а ей ответили, что на нужные даты ничего нет, ближайшие будут после того, как у неё истечёт въездная виза. Поль тогда доподлинно узнала, что такое грогги. Хлопотала, планировала, рассчитала каждый свой шаг и вдруг на пороге получила отказ. В тот момент не подумала, что можно купить билет самой — стояла с трубкой в руке и переживала крушение. Накануне Поль сделала жестокий пилинг, который поначалу ничего, а через сутки кожа должна облезть. И вот она звонит, слушает новость и при этом смотрит в зеркало и видит, как по щеке буквально на глазах ползёт кракелюр, кожа начинает шелушиться и отслаиваться. Это самая буквальная метафора катастрофы: жизнь рухнула и у тебя осыпалось лицо. Кое-как сосредоточилась, сделала ещё несколько звонков, и всё уладилось наилучшим образом, билеты нашлись, зато окончательно пропал вопрос, точно ли она хочет уехать. Да. Точно.

…Когда ехала на такси в аэропорт, смотрела в окно на голую чёрную землю, снег обещали только завтра, и она думала, что не увидит его в этом году. В первые полгода новому репатрианту лучше не выезжать, а, значит, она сможет приехать только к лету и то, если захочет. Поль покосилась на хмурого Нико, который был так благороден, что взялся её проводить. Он дулся, но молчал: сказать «оставайся», означало взять на себе ответственность за совместное будущее, которого он не мог обещать.

Предполётные формальности уладили быстро, остановились перед таможенным контролем, и Поль заплакала. Она точно знала, что расстаётся с Нико навсегда, по крайней мере, возвращаться к нему не собиралась и потому оплакивала неслучившуюся любовь, всё хорошее, что между ними было и то, чего не будет никогда, даже если она никуда не уедет. А он, конечно, растерялся и, не имея для неё других слов, настойчиво повторял одно и то же: мы обязательно встретимся ещё раз, обещаю, не знаю, как будет, но ещё раз увидимся обязательно.

Поль мельком глянула на время и, вся в слезах, миновала таможенника, Нико остался снаружи. Она оглянулась в последний раз специальным взглядом и ушла на проверку к пограничникам. И через пару минут сообразила, что рюкзак с документами остался у Нико. Повернулась и пошла обратно. Нико молча протянул ей рюкзак, а она улыбнулась — вот и вышло, как ты обещал, увиделись ещё раз. А дальше она попала в руки насторожившейся таможни, была допрошена со всей строгостью и отпущена в другую жизнь.

Затем всё пошло не легко, но по обычному сохнутовскому конвейеру, и к вечеру она въезжала в Тель-Авив гражданкой Израиля.

Вошла в съёмную квартиру, бросила вещи, переоделась и поспешила на Алленби съесть на ночь чего-нибудь вредного. Из ближайшей кафешки её по-русски окликнул продавец, и она сочла это хорошим знаком. К половинке пиццы он в качестве комплимента подал рюмку самодельного лимончелло, Поль сделала первый горько-сладкий глоток и подумала, что не так уж всё и страшно.

Поль отлично помнила первое утро на новом месте, она проснулась в квартирке, снятой через эйрбиэнби и сразу включила свет. «Студия в партере» оказалась полутёмным студёным подвалом с плохо работающим водонагревателем и шумным пыльным кондиционером. Зато у неё было пристанище на первый месяц, чтобы оформить необходимые документы и подыскать постоянное жильё. Поль бодро встала, приняла прохладный душ и, стуча зубами, надела лёгкое открытое платье — Нико написал, что хочет позвонить.

Он увидел её на экране, бледную, милую, улыбающуюся в ярком солнечном свете, и почувствовал себя обманутым. Он тут, она там, поиграла в любовь, попользовалась и улетела.

— О, погода у вас хорошая, солнце.

— Ничего так, да, — Поль не стала говорить, что это голая лампа под потолком. Тем более, и правда, обещали двадцать градусов без дождя.

Они немного поболтали и Поль побежала по своим «невинным девичьим делам» — носиться по разным организациям, стоять в очередях, испытывать ужас перед незнакомой системой и чужой речью, доверяться каким-то людям и выполнять их указания. Одно хорошо — начиналась Ханука, чудесный праздник, когда всюду продают сладкие пончики, суфганиёт, смерть для фигуры и радость для сердца. Сеть кофеен «Роладин», которую Поль знала ещё до приезда, презентовала новую коллекцию пончиков — вот так, не больше и не меньше. В первые дни Хануки тель-авивцы выстраивались в очереди, покупали коробки слишком дорогой по московским меркам выпечки, а потом серьёзно обсуждали вкус: новинка этого года — «шоколадная бьянка» — слишком приторная, «айриш кофе» — на любителя, зато фисташковые, как всегда, вне конкуренции. Поль попробовала все и только надеялась, что беготня и нервы спишут лишние калории.

Нервы и правда были на пределе, после безумных предотъездный дней она надеялась отоспаться, но теперь её подгоняла необходимость уладить бюрократические дела и найти новую квартиру. Тель-Авив, прежде тонизировавший, теперь вытягивал силы, требовал быть быстрой и продуктивной. Нико больше не появлялся в скайпе, и она радовалась, что не нужно держать лицо, зато он писал сообщения, которые раз от разу становились всё страннее. И однажды Поль всё-таки нашла минутку, чтобы дать ему то, что он хочет. Вышла на берег, опустилась на песок, достала телефон и набрала: «Что-нибудь случилось?» Неприятные разговоры лучше проводить, глядя на море.

И она не ошиблась. Через пять минут узнала, что у Нико кто-то есть. Ну и отлично, пожала плечами, пожелала удачи и заблокировала контакт. Поль злилась: сейчас от людей ей нужно только, чтобы не мотали нервы, ненадолго оставили её в покое. Она бы справилась, а потом снова смогла участвовать в сложных отношениях и обслуживать чужие претензии. Но, нет.